В сказках обычно добывают живую и мёртвую воду для спасения. А в реальной жизни?
В реальной жизни хирург Пирогов тоже применял «волшебство». Он умел возвращать телу жизнь, заживлять смертельные раны: изобрёл гипсовую повязку, благодаря которой переломы срастались, избавил от боли, применяя эфирное обезболивание, придумал антисептики и систему эвакуации раненых, ввёл в практику сестёр милосердия.
Именем великого учёного названы университеты, больницы, улицы, журналы. Признавая заслуги врача Пирогова, в Москве ему поставили семиметровый памятник.
Говорят, хирургами не рождаются, а становятся. Это изречение подтверждает своей биографией, трудом и подвигами Николай Иванович Пирогов (1810–1881).
Выдающегося доктора, учёного-новатора при жизни наделяли эпитетами «чудесный», «удивительный», потому что он открыл «новую эру» в медицине. Подсчитано, что он провёл почти 10 000 операций, сохранил жизнь и здоровье многим безнадёжно больным людям. Пирогов помогал советами, деньгами, связями, делился опытом. Построил в своём имении больницу и, когда оставил службу, принимал больных, работал над воспоминаниями о своей жизни, которые назвал «Дневник старого врача».
Николай был младшим ребёнком в семье, из-за скудных средств перестал учиться в частном пансионе. Случай свёл мальчика с профессором Московского университета Ефимом Мухиным. Способности и упорство Николая были оценены, с ним профессор начал заниматься индивидуально. И совсем скоро юноша стал студентом, помогал семье, подрабатывая в анатомическом театре. В двадцать шесть лет он защитил докторскую диссертацию. Более десяти лет проработал в академии Петербурга, создал клинику и новую дисциплину «ледяную анатомию», получив большую Демидовскую премию.
В 1855 году Россия вела Крымскую войну с семидесятитысячной армией англичан, французов и турок, и Севастополь переживал трудные дни. Мы помним «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого и поразительное описание госпиталя, расположенного в здании Дворянского собрания. Паркет покрыт засохшей кровью, в танцевальной зале лежат отрезанные конечности, вместо музыки раздаются стоны раненых: «…вид и запах сорока или пятидесяти ампутационных и самых тяжело раненных больных, одних на койках, большей частью на полу, вдруг поражает вас».
Русские госпитали отличались от вражеских: на перевязочных пунктах не было слышно ужасных воплей и криков. Русские солдаты и матросы говорили: «У нас есть чудесный доктор. Он и ногу отрежет так, что не заметишь». Этим «чудесным доктором» был Николай Иванович Пирогов.
В те времена большинство сложных операций проводилось без обезболивания, причиняя раненым невыносимые страдания. Пирогов же первым в мире начал применять анестезию в условиях боевых действий. Во время обороны Севастополя он ежедневно проводил до ста операций, смело внедряя разработанные им самим новаторские методы. Он первым использовал гипсовые повязки для лечения переломов, что значительно ускоряло и улучшало процесс срастания костей.
Деятельность Пирогова не ограничилась только военной хирургией. Он заложил основы для превращения хирургии в настоящую науку. До него даже самые известные хирурги не считали необходимым глубоко изучать анатомию, полагаясь лишь на свой опыт и интуицию. Николай Иванович настаивал на тщательном изучении строения человеческого тела студентами, поощрял проведение экспериментов на животных и сам создал учебные атласы с точными изображениями внутренних органов человека.
Николай Пирогов оставил глубокий след не только в медицине, но и в культуре. Его жизнь и деятельность вдохновила писателей на создание ярких художественных образов. Так, в рассказе Александра Куприна «Чудесный доктор» он предстаёт перед нами в образе безымянного благодетеля, который приходит на помощь бедной семье чиновника: бесплатно осматривает заболевшую девочку, выписывает рецепт и оставляет деньги на лекарства и пропитание. Скромность и бескорыстие доктора делают этот эпизод по-настоящему запоминающимся.
В дилогии Юрия Германа «Начало» и «Буцефал» говорится о начале жизненного пути Николая Пирогова: его студенческих годах и медицинской практике. В романе Бориса Золотарева и Юрия Тюрина «Тайный советник» повествуется о последних годах жизни великого врача. Находясь в отставке, он живёт в своём имении под Винницей в Подольской губернии. Рассказчик вспоминает свою юность, годы учёбы, участие в военных действиях. Воссоздана не только биография Пирогова, но и атмосфера России второй половины XIX века. Эти произведения позволяют читателю увидеть молодого, амбициозного учёного, только начинающего свой путь в большой науке и медицине.
Николай Иванович Пирогов ушел из жизни 5 декабря 1881 года, но его наследие живёт и по сей день. Врачи по всему миру продолжают учиться по его руководствам, подтверждая его неоценимый вклад в развитие медицины.
О докторе Пирогове написаны монографии, исследования, вышло несколько биографических книг в серии ЖЗЛ («Жизнь замечательных людей»), в последнее время появились книги, адресованные детям.
Образ Пирогова привлёк и журналиста Ярослава Голованова, который посвятил ему один из этюдов в своей книге о замечательных людях российской науки. Автор приводит биографические факты, которые повлияли на выбор жизненного пути будущего доктора, но особенно обращает внимание на нравственную сторону личности Пирогова.
Ярослав Голованов
Николай Пирогов
«Мыслить у постели больного»
Николай Иванович Пирогов родился 13 ноября 1810 года в Москве. Он не помнил войны и бегства во Владимир. И первые воспоминания детства были самые идиллические: беседки в саду, крокет, книжки с весёлыми карикатурами на французов, частный московский пансион. Ласковое и тёплое благополучие предполагало детскую неприспособленность, но целый водопад несчастий, который обрушился на их семью, заставил его рано повзрослеть. Умерли брат и сестра, другой брат растратил казённые деньги, надо было срочно выплачивать. А тут ещё растрату совершил один из подчинённых отца, и Пирогова не только выгнали из Провиантского депо, но и потребовали возместить растрату. Случилось то, что в старинных романах называлось полным разорением семейства.
Продолжать учёбу в пансионе Николай не мог: нечем было платить. Мальчик, вчера ещё игравший в солдатики, пишет прошение о приёме в университет, утверждает, что ему уже 16 лет. А ему было 14, и после вступительных экзаменов он по-ребячьи радовался, когда отец угощал его в кондитерской шоколадом.
Выбор факультета был достаточно случайным: профессор Мухин, друг дома, присоветовал медицинский. Он учился, однако, довольно хорошо, и, удивительное дело, этого «маменькиного сыночка» не сбил, не закрутил лихой водоворот неизвестной дотоле мальчишеской свободы и самостоятельности, когда в трубочном дыму кутежа и впрямь видишь себя зрелым и многоопытным. Он быстро взрослел, но не во внешних, зримых проявлениях, а нравственно и умственно.
После смерти отца семья просто бедствовала. «Как я или лучше мы, ― писал Пирогов, ― пронищенствовали в Москве во время моего студенчества, это для меня осталось загадкой».
После окончания университета он работает в Дерпте, кончает, по теперешним нашим понятиям, что-то вроде аспирантуры, доучивается в Берлине, даже не доучивается, а шлифуется там как врач, стараясь перенять у опытных хирургов некоторые профессиональные приёмы ― мелкие, но важные секреты маcтерства.
«Лангенбек, ― вспоминает Пирогов лучшего из своих наставников, ― научил меня не держать ножа полной рукой, кулаком, не давить на него, а тянуть как смычок по разрезываемой ткани. И я строго соблюдал это правило во все времена моей хирургической практики…»
В жизни и трудах Пирогова трудно отыскать неожиданные взлёты. Искусство и знания хирурга не приходят с минутным озарением. Он набирал высоту медленно и неуклонно. Позднее он так оценивал своих наставников в этот период созревания в нём специалиста и человека: «Для учителя такой прикладной науки, как медицина… необходима, кроме научных знаний и опытности, ещё добросовестность, приобретаемая только искусством самосознания, самообладания и знания человеческой натуры».
Как, каким образом, посредством каких примеров шло это нравственное воспитание, сказать трудно. Ясно только, что наставники Пирогова были не только опытными врачами или искусными лекторами, не только научили его тянуть скальпель «как смычок», но и воспитали в нём человека, заложив в нравственную основу его характера те зёрна гражданственности, которые потом, когда сам Пирогов стал воспитателем молодёжи, дали такие богатые всходы.
По словам одного из биографов, Пирогов считал, что путь к кафедре хирургии лежит через анатомический театр, а не через заднее крыльцо министерских квартир.
В Дерпте он стал профессором хирургии. «Матушку и сестёр, ― пишет Пирогов, ― я не решался перевести из Москвы в Дерпт. Такой переход, мне казалось, был бы для них впоследствии неприятен. И язык, и нравы, и вся обстановка слишком отличны, а мать и сестры слишком стары, а главное, слишком москвички, чтобы привыкнуть и освоиться…»
Да и самому ему не так-то легко освоиться поначалу. Плохой немецкий язык, на котором читал он лекции, вызывал насмешки студентов. Но очень скоро искренность, простота и демократизм нового профессора делают его любимцем университета.
«Правду сказать, ― пишет один из его слушателей, ― удивительно было, да и редко вообще может случиться, чтобы человек, встреченный с негодованием, в течение нескольких недель сделался многоуважаемым, любимым массою молодых людей».
Всё налаживалось у него в Дерпте, съездил за границу, познакомился со знаменитыми врачами, с удивлением узнал, что его знают, читают его труды, да, все налаживалось, когда пригласили его в Петербург, в Медико-хирургическую академию. Он согласился, не зная ещё, как трудно ему придётся, какое это запущенное, погрязшее в воровстве и казнокрадстве учреждение, которое и медицинским-то называть неловко.
Он работает много и упорно. Постепенно налаживает госпитальное хозяйство. Снова начинает заниматься наукой. Здесь, в академии, впервые в России Пирогов создаёт, по существу, новое направление в медицине ― анатомо-экспериментальную хирургию.
Как живёт он в эти годы? Из чего складываются дни его? Как он отдыхает? Вот как он сам отвечает на эти вопросы: «Целое утро в госпиталях, операции и перевязки оперированных, потом в покойницкой Обуховской больницы ― приготовление препаратов для вечерних лекций. Лишь только темнело (в Петербурге зимой между 3–4 часами), бегу в трактир на углу Сенной и ем пироги с подливкой. Вечером, в семь, опять в покойницкую и там до 9… Так изо дня в день. Меня не тяготила эта жизнь…» Да, тяготило его другое. «Научная истина далеко не есть главная цель знаменитых клиницистов и хирургов», ― делает он для себя неожиданное и горькое открытие.
Пирогов стремится во всех деяниях к ясности и абсолютной честности. Он сам разбирает собственные ошибки на лекциях. Он многократно проверяет теорию в больнице. Он едет на Кавказ и там в полевых лазаретах впервые в мире сто раз применяет наркоз при операциях. Не человек идёт к медицине у Пирогова, а медицина к человеку.
Началась Крымская война. Конечно, вы знаете, как работал в эти годы великий хирург, который настоятельно требовал в своём прошении, чтобы ему дозволено было «употребить все свои силы и познания для пользы армии на боевом поле»…
Об этом написано много, даже в кинофильме об обороне Севастополя целые эпизоды отданы Пирогову. Из 5400 ампутаций в осаждённом городе им лично и при его участии было сделано 5 тысяч. Пирогов в Севастополе, в самом пекле. Здесь особенно остро поражают его чиновничье равнодушие и бюрократизм.
«Я должен был, ― вспоминает он, ― неустанно жаловаться, требовать и писать». Петербургский профессор становится здесь военным организатором. «Врач… должен прежде всего действовать административно, а потом врачебно», – отмечает Пирогов, понимая, что даже самые блестящие способности хирурга навряд ли принесут кому-нибудь пользу, если будет хромать организация медицинской помощи.
Всё более задумывается он о человеке не как о биологическом объекте приложения своего хирургического искусства, но как о личности, о единице того сложного множества, которое именуется обществом.
Тут задумывается он впервые над проблемами образования и воспитания, которым в будущем посвятит он так много сил и трудов. «Никогда не нуждалась истинная специальность так сильно в предварительном общечеловеческом образовании, как именно в наш век», ― утверждает Пирогов. «Все должны сначала научиться быть людьми» ― эти слова становятся его девизом.
Пирогов страстно, убеждённо настаивает: «Дайте созреть и окрепнуть внутреннему человеку, наружный успеет ещё действовать. Выходя позже, он будет, может быть, не так сговорчив и уклончив, но зато на него можно будет положиться: не за своё не возьмётся. Дайте выработаться и развиться внутреннему человеку! Дайте ему время и средства подчинить себе наружного, и у вас будут и негоцианты, и солдаты, и моряки, и юристы, а главное ― у вас будут люди и граждане».
Пирогов, который лучше многих и многих понимал, как важны глубокие специальные знания в облюбованном тобою деле, всё-таки высказывает мысль о необходимости образования самого широкого плана. «Все до известного периода жизни, в котором ясно обозначаются их склонности и их таланты, должны пользоваться плодами одного и того же нравственно-научного просвещения».
Пирогов жил и работал сто лет назад. За это время и теория и практика хирургии изменились неузнаваемо. Возможно, некоторые специальные советы и наставления великого хирурга могут вызвать улыбку у какого-нибудь студента какого-нибудь медицинского института. Но мысли Николая Ивановича о воспитании и просвещении, мне думается, не устарели и поныне, когда наша школа ― и средняя и высшая ― занята серьёзными проблемами своего совершенствования и переустройства. Здесь Пирогов для нас советчик очень нужный, очень, я бы сказал, современный.
Сколько диспутов проводили мы, например, об инфантилизме, нерешительности, поздней выработке в молодом человеке прочных убеждений! Послушайте, как точно говорил об этом Пирогов:
«Если вы уже научились иметь убеждения и если вы уже имеете убеждение, что деятельность ваша будет полезна, ― тогда, никого не спрашиваясь, верьте себе, и труды ваши будут именно тем, чем вы хотите, чтобы они были. Если нет, то ни советы, ни одобрения не помогут. Дело без внутреннего убеждения, выработанного наукой самосознания, всё равно что дерево без корня. Оно годится на дрова, но расти не будет».
И естествен, логичен переход Пирогова от помощи физической к помощи нравственной, от лечения одного к оздоровлению многих. После войны он становится попечителем сначала Одесского, затем Киевского учебного округа. Ему легко работать с молодёжью. «Я принадлежу к тем счастливым людям, которые помнят свою молодость, ― говорил Пирогов. ― Ещё счастливее я тем, что она не прошла для меня понапрасну. От этого я, стараясь, не утратил способность понимать и чужую молодость, любить и, главное, уважать её».
Впрочем, его ещё нельзя было назвать стариком, когда удалился он от дел в свой последний приют – имение в селе Вишня (ныне Пирогово) под Винницей. Он бодр ещё и не сразу обратил внимание на в общем-то пустячное как будто заболевание. Его тревожат какие-то язвочки во рту. Напрасно московские врачи, отметившие 50-летие его научной деятельности с большим торжеством, успокаивают известного хирурга. Вернувшись домой, он ставит свой последний в жизни диагноз, на этот раз диагноз самому себе. Сохранилась совсем короткая записка:
«Ни Склифосовский, Валь и Грубе, ни Бильрот не узнали у меня ползучую раковую язву слизистой оболочки рта. Иначе первые три не советовали бы операции, а второй не признал бы болезнь за доброкачественную. П и р о г о в. 1881 г., окт. 27».
Через 26 дней он умер. Забальзамированное тело его в стеклянном гробу положили в склеп. И сегодня вы можете увидеть Пирогова в этом склепе под Винницей.
Литература
- Голованов Я.К. Этюды об учёных. ― М.: Мол. гвардия, 1983.
- Калмыкова Е. Николай Пирогов. Великий хирург. ― М.: Издательство «Настя и Никита», 2016.
- Могилевский Б.Л. Жизнь Пирогова: повесть о великом хирурге и педагоге. ― Ростов-на-Дону: Ростовское книжное издательство, 1953.
- Порудоминский В. И. Жизнь, ты с целью мне дана. ― Москва: Молодая гвардия, 1981.
- Роженцева Е.А. Николай Пирогов. ― М.: Русское слово, 2023.
- Штрайх С. Я. Николай Иванович Пирогов. ― М.: Воениздат, 1949.