Мир Гоголя красочен и таинствен, осязаем и выразителен. Но не совсем ясно, какому времени года, времени суток и погоде отдавал он предпочтение.
Чтобы это выяснить, вспомним сначала названия его произведений.
«…всё не достаёт чего-то, если нет на небе солнца», — пишет Гоголь, противопоставляя свет и тьму. Однако дневных повестей у Гоголя мало (только, пожалуй, «Сорочинская ярмарка» с буйством солнца и красок), больше вечерних и ночных («Вечера на хуторе близ Диканьки»: «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь, или Утопленница», «Ночь перед Рождеством»).
Сумеречным временем томится душа человека. Когда догорает день, зажигаются свечи, появляются на ночном небе звёзды. Писатель называет ночь «божественной», «очаровательной», «чудной», «блистательной».
Разные события происходят ночью: наступает час расплаты, выясняются тайны, происходят чудеса, строят свои козни черти и ведьмы, колдуны и колдуньи. А иной раз ночью герои рассказывают интереснейшие истории или попадают в них сами.
Но и ночью бывает светло, как днём, от ярких звёзд и месяца блестит Днепр, и белёные хаты, и снег, и шумный Петербург.
Действие разворачивается реже весной (май) и зимой (декабрь), чаще летом (июль, август). Известно, что сам Гоголь любил весну, так как родился в марте. Осень Гоголь назовёт «дурным», скучным временем: «…стояла осень с своею грустно-сырою погодою, грязью и туманом. Какая-то ненатуральная зелень — творение скучных, беспрерывных дождей — покрывала жидкою сетью поля и нивы, к которым она так пристала, как шалости старику, розы — старухе. На меня тогда сильное влияние производила погода: я скучал, когда она была скучна».
Писатель Борис Минаев решил узнать, какую же погоду любил Гоголь? Об этом он написал эссе, как и почему меняется погода в книгах Гоголя, ведь за погодой, временем суток и года встаёт глубокий образ, настроение, мысль…
Борис Минаев
А птица-тройка летит, или Какую погоду любил Гоголь?
А действительно — какую? Ясный, летний день, осенний дождик, туманные сумерки?
«Ясный жаркий день!» — ответит на этот вопрос читатель, влюблённый в «Тараса Бульбу».
«Знаете ли вы украинскую ночь?» — процитирует другой.
«Ветер дул на него со всех четырёх сторон...» — вспомнит продрогшего Акакия Акакиевича третий...
И все трое будут правы. Речь идёт о разных книгах. А в них разное настроение. Разная атмосфера. По-разному в каждой из них видит писатель окружающий мир. Так и получается, что в одной книге на героев непрерывно льётся дождик, в другой — от жары даже мухи не летают, а в третьей...
Впрочем, не будем забегать вперёд. О том, как и почему меняется погода в книгах Гоголя, мы и поговорим. Согласитесь: вопрос этот для настоящего внимательного читателя вовсе не праздный. За погодой, временем суток и года встаёт глубокий образ, настроение, мысль...
«У нас есть поверья в некоторых наших хуторах, разные повести, рассказываемые простолюдинами, в которых участвуют духи и нечистые. Сделайте милость, удружите меня которую-нибудь из них», — просит Гоголь в письме мать, Марию Ивановну.
«А сказки, песни, происшествия можете посылать в письмах или небольших посылках»,— это уже из письма сестре.
Письма относятся к тому времени, когда задумывалась и создавалась первая знаменитая гоголевская книга — «Вечера на хуторе близ Диканьки». Здесь «гоголевская» погода тесно связана с украинскими легендами, сказками, поверьями — тем, что стало основой книги.
...Ну а когда в сказках и легендах наступает время главных событий? Конечно, ночью.
«А как же «Сорочинская ярмарка», где все начинается днём?» — спросит меня недоверчивый читатель.
Всё правильно. Но гоголевский украинский день лишь прелюдия к гоголевской украинской ночи. Днём — шум, суета, смех, словом, ярмарка. День проходит чередой ярких и несколько бессвязных впечатлений, жаркий, дурманящий, весёлый день. И среди этих впечатлений главные — те, что ведут нас к царству гоголевской ночи.
День у Гоголя задаёт загадки. Ночь их разгадывает.
«Гоголь — поэт ночи. «Ночь перед рождеством», «Майская ночь, или утопленница». На ночь падают фантастические события «Сорочинской ярмарки», ночью совершаются убийства в «Вечере накануне Ивана Купала», месть в «Страшной мести». По ночам морочат черти героев в «Пропавшей грамоте» и «Заколдованном месте» — так написал о «Вечерах на хуторе близ Диканьки» современный биограф Гоголя Игорь Золотусский.
Но это — не просто ночь. Ночь молодая, праздничная, волнующая. Ночь, полная чудес и приключений. И, конечно, это украинская ночь: летняя, тёплая, роскошная. Или — морозная, сияющая, полная звёзд. В ней, в ночи, всё прекрасно.
Прекрасна не только природа. Прекрасны и люди. Красивые, молодые. Сильные. Настоящие богатыри.
Богатырский дух витает над страницами первых повестей Гоголя. Богатырское время притягивает его взор.
Гоголевское собрание «ночных» сказок, то грустных, то смешных, то чудесных, то страшных, где колдуны пьют кровь людскую, а черти летают до самых звёзд,— это ещё и картина мира, которую нарисовал нам юный Гоголь. Прекрасные люди побеждают злую силу. Всё уродливое, тёмное умирает, съёживается, улетучивается, проваливается сквозь землю перед лицом доброго, весёлого, человеческого.
Да, человеческое для Гоголя — это и весёлое. Люди веселы по природе своей. Они любят шутить и смеяться. Хохот рекой льётся со страниц «диканьковских» повестей и рассказов. Веселье, доброта, сила, храбрость побеждают у Гоголя всегда.
Гоголь, выросший на Украине, писательскую свою работу начал уже в России, в Петербурге. Он ехал из своей малороссийской провинции в Петербург, полный честолюбивых планов. Как и всякий юноша, мечтал завоевать весь мир. Но одного желания мало. Мало одного честолюбия. И одного таланта — тоже.
Что взял он с собой в дорогу? Чем хотел удивить столицу? Что собрал в свой дорожный саквояж?
Теперь мы знаем. В саквояже оказалась украинская ночь, украинский фольклор и украинский юмор, сказки, легенды, песни, присказки, шутки.
Холодному петербургскому небу Гоголь противопоставил свой мир — мир украинской роскошной ночи и пестрого, солнечного украинского дня. И Петербург был поражён. Был завоёван. Произошло настоящее литературное чудо...
В литературном чуде первой книги Гоголя заключена великая мысль: корни личности человека, ключ к этой личности — в истории его народа, в его культуре.
В «Миргороде», второй книге Гоголя,— всё та же любимая Украина, украинская природа. Пёстрый, жаркий, солнечный день. Таинственная ночь... Она по-прежнему манит, пугает, чарует в миргородских повестях. Ночью пробирается Андрий, сын Тараса Бульбы, в осажденный казаками город. Ночью читает у смертного одра ведьмы церковную книгу герой «Вия».
Но эта ночь — уже не такая весёлая и добрая, как раньше. Скорее она трагична. В ней больше по-настоящему (а не по-сказочному) страшного, тёмного, недоброго.
Впрочем, если мы внимательно пролистаем сборник «Миргород», то увидим — ночных эпизодов в нём не так много. Гораздо больше дня. Солнечного света. Жары. Духоты. Разморенной скуки.
Удушающий зной, сон до и после обеда, обжорство, лень, пустые разговоры. Вместо пёстрого, радостного мелькания дневных впечатлений — мертвенный покой. Другая, совсем другая погода — и совсем другой мир. Другие люди. И юмор Гоголя тоже другой...
Светлое, «свежее» (Гоголь очень любил это слово, определяя им не только природные явления, но и время человеческой жизни) мироощущение сменяется более трезвым, порою горьким взглядом на мир.
О героях «Миргорода» — старосветских помещиках, сварливых соседях Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче — мы уже никак не можем сказать: «прекрасные люди». Они, кажется, только и делают, что постоянно жуют, сморкаются, кашляют, чихают, хвастаются, ссорятся по пустякам. Жизнь их вместо поступков наполнена одними лишь привычками. ПРИВЫЧКА — главное слово для этих гоголевских персонажей. И ещё — скука.
Вглядываясь в картину, нарисованную писателем, мы замечаем: а ведь в живых, смешных этих портретах, в по-прежнему живой и прекрасной природе писатель находит новую краску. А значит, и новую мысль.
Жаркий гоголевский день, день «Старосветских помещиков» и «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», наводящий скуку, лень, истому,— день мертвенный, застывший. Такой же застывший и неподвижный, как и жизнь гоголевских украинских помещиков.
Гибель Тараса Бульбы кажется нам жестокой и бессмысленной. Но это героическая гибель! Гоголевские помещики умирают задолго до своей физической смерти. Они умирают медленно, словно бы застывают на наших глазах, превращаясь в восковые фигуры. Жутко смотреть, как лица превращаются в гримасы, а смешные привычки и словечки — в нелепую кукольную позу.
Духовное умирание человека. Столкновение живого, человеческого и бездушного, механического — вот тема миргородских повестей.
И вот разгадка иссушающего гоголевского дня...
В повести об Иване Ивановиче и его соседе на самой последней странице читаем: «Сырость меня проняла насквозь. Печальная застава с будкою, в которой инвалид чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо. Опить то же поле, местами изрытое, чёрное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо».
Чувствуете — что-то опять происходит с гоголевской погодой? Это уже не роскошная летняя ночь или жаркий летний день, не определённые яркие краски, а неизвестно что: слякоть, где всё перемешано, всё слилось в дождливом мареве.
Петербург наложил свою печать на страницы «Миргорода» — словно холодный ветер подул сквозь яркость красок и теплоту гоголевского слова. Петербургская погода начала проникать на его солнечные страницы.
...Эпилог украинской повести Гоголя оказался прологом к петербургским его повестям.
В «Петербургских повестях» перед нами уже совсем иной Гоголь. Не просто большой писатель, философ, мастер литературы. Но ещё и человек, ощутивший отчаяние и одиночество. И полный недобрых, страшных предчувствий.
В «Миргороде» мы смеёмся над старосветскими помещиками... Да что там смеёмся — покатываемся... Но и жалеем их. Порою остро жалеем, почти до слёз. Потому что они — живые люди... В «Петербургских повестях» мы то и дело встречаем людей, не имеющих человеческого лица. Навсегда его потерявших вместе со способностью самостоятельно думать, совершать поступки, говорить.
Лихо отплясывает на балу поручик Пирогов. Отплясывает через несколько часов после того, как его выпороли немецкие сапожники. Поразительный человек! Кажется, ему вовсе не знакомо чувство стыда, боли, отчаяния. Пожалуй, не «кажется», а так и есть...
Пирогов — человек-кукла. Удивительно похож на него и майор Ковалёв, владелец пропавшего носа. Носа, который неизвестным образом бесследно исчез, а затем объявился... важным чиновником, разъезжающим в карете, одетым в роскошный мундир.
Об этом невероятном сюжете исследователи — да и рядовые читатели — спорили затем целое столетие. «В чём же разгадка?» — мучились они.
В начале «Невского проспекта» есть знаменитое место: рассказчик вглядывается в лица людей и видит вместо лиц — усы, носы, бакенбарды, шляпки. Человек, лишённый характера и индивидуальности, человек, лишённый человеческого, словно бы распадается по частям.
Почему же у такого «распадающегося» человека не может отделиться... ну, скажем, нос и зажить самостоятельной жизнью?
Они, эти люди без лица, не миражи, не плод разгоряченной писательской фантазии, не «шаржи». Они типичны. Они нормальны для петербургского уклада жизни — казённого, лицемерного, бездушного.
Фантазия Гоголя в «Петербургских повестях» — фантазия прежде всего философская. И ещё — остросоциальная. Писатель показывает нам суть петербургской жизни. А суть эта в обезличивании человека, в распадении его личности на части, на внешнее, на службу и привычки, на помыслы о деньгах и карьере, на отношения рабства и зависимости.
Даже природа в «Петербургских повестях» враждебна человеку. Она олицетворяет собой ту бездушную, нечеловеческую силу, которая губит и унижает людей.
Поэтому так важны петербургский пейзаж, погода, время дня. Холод, позёмка, вьюга, лютая стужа, сковывающая Акакия Акакиевича, слякотный петербургский туман, дождливые сумерки, в которых бежит по Невскому проспекту художник Пискарёв, пишет свои безумные записки Поприщин.
«Деловое» петербургское утро — ясное, но остекленевшее, в котором спешат на службу люди, не замечая один другого.
Таким увидел Петербург Гоголь. Таким он описал его.
Но пора уже было снова собираться в дорогу...
Гоголь пишет «Ревизора». Пишет великий пролог к «Мёртвым душам».
Почему «пролог»? Разве «Ревизор» — не гениальное произведение само по себе?
Конечно, гениальное. Конечно, Хлестаков непохож на Чичикова. Конечно, нельзя сравнивать несравнимое: комедию и прозаическую поэму.
И всё-таки — пролог.
Хлестаков въезжает в уездный город на дорожной коляске. И уезжает на ней же. Этот городишко лишь случайная остановка на его пути. Что это за путь, мы можем лишь предполагать. А предполагая, так и видим перед собой бесконечные дорожные описания «Мёртвых душ», поездки и возвращения Чичикова, его Петрушку и Селифана. Гоголь не брезгует обществом Хлестакова и Чичикова. Он садится рядом, в ту самую дорожную коляску. Садится, чтобы наблюдать.
Это следующий этап его пути. Позади остались украинские повести и повести петербургские. Гоголь пишет «обо всей России».
Как изменилась гоголевская погода в «Мёртвых душах»? И что означает это изменение?
Прежде всего — изменился сам угол зрения.
Гоголевская украинская ночь. Гоголевский иссушающий, мертвенный полдень. Гоголевские петербургские сумерки — дождливые, туманные, вьюжные. При всей разнице — есть что-то общее во всём этом. Но что?
Домашний, уютный мир «Вечеров» — так и видишь перед собой украинскую мазанку, где хитрый пасечник рассказывает детишкам бесконечные свои истории. Затхлый, замкнутый мир маленькой усадебки «Старосветских помещиков». Теснота Невского проспекта, где так легко задеть кого-то локтем, а обернувшись, увидеть до того страшное лицо, что захочется скорей убежать, но бежать некуда.
И вдруг — простор!.. Тот простор, который открывается только из дорожной коляски. Российская дорога с редкими деревеньками на холмах, верстовыми столбами, перелесками.
До «Мёртвых душ» такое ощущение простора, размаха, необъятного пространства читатель испытал лишь однажды — в повести «Тарас Бульба». Собрав своих сыновей в Запорожскую сечь, Тарас ехал с ними по безбрежной степи навстречу подвигам и гибели. И эта степь слилась воедино в нашем сознании с богатырским духом Тараса, с героическим прошлым Украины.
Ну а здесь, в «Мёртвых душах»?
Разве Чичиков богатырь? Смешно и думать...
Тогда откуда же это ощущение чистоты и свежести? Почему так богата природа в «Мёртвых душах»? Тут и проливной, очищающий ливень, и свежий ветерок, и солнце, но главное — воздух. Простор. Ширь. Даль. Российская природа гоголевской поэмы словно бы вобрала в себя всё, что было накоплено в прежних его книгах,— и сказочную прелесть ночи, и жаркую тяжесть дня, и тревожные звуки сумерек, и дождь, и снег...
«Мёртвые души» — приговор царской России. Гоголевский смех здесь страшен и беспощаден. Он с невиданной силой обличает бездуховность, пустоту.
Но с не меньшей силой Гоголь воспевает российскую ширь, российский простор. Он надеется на богатство русской души, способной исторгнуть из себя всё тёмное и злое. «Расколдоваться», сбросить тяжёлые путы невежества и тоски.
Поэтому люди в «Мёртвых душах» — Собакевич, Плюшкин, Манилов, Коробочка — страшно неподвижны, тяжелы на подъём, накрепко прикованы к своим помещичьим «гнездам».
А «птица-тройка» летит...
Таков был итог гоголевской жизни. Итог его многолетних раздумий о судьбе России. Гоголь не нашёл в тогдашней России человека, способного жизнью доказать его великую мысль об «очищении души», героя, способного на славный, «богатырский» поступок...
...Ну а для чего всё же нам понимать, что такое «гоголевская погода»? Для чего нам знать, как она менялась? Для чего уметь различать «гоголевскую ночь», «гоголевский день», «гоголевские сумерки»?
Как и всякий великий писатель, Гоголь — «учитель жизни».
Но ещё и «учитель литературы». Как говорили раньше: «словесник». И главный урок, преподанный Гоголем-словесником,— это отношение к СЛОВУ. Не любя гоголевское яркое, выпуклое, живое СЛОВО, не поймёшь и не полюбишь его книги.
Читая Гоголя, нельзя пропускать описаний природы, пролистывать страницы (как это часто делает неопытный читатель, споткнувшись о «длинную» фразу). Иначе...
Иначе никогда не бродить вам под гоголевскими звёздами.
Не кутаться от гоголевского дождливого тумана, замирая от недобрых предчувствий.
Не смотреть, прищурившись, в гоголевскую даль.
Сведения об авторе
Минаев Борис Дорианович (род. в 1959) - российский журналист, писатель, издатель, автор детской повести «Детство Левы», обладатель ряда литературных премий. С публикациями автора можно познакомиться в Журнальном зале.
Литература
- Минаев Б. А птица-тройка летит, или Какую погоду любил Гоголь? // Пионер. - 1984. - № 4.
- Карасев Л.В. "...Чтобы видно было, как днём" (мистика "ночного света" у Гоголя) // Вопросы философии. - 2011.