Зимний день короток, быстро смеркается, при тусклом свете нелегко читать. «Что делать нам в деревне?» — восклицал Пушкин, находясь в Михайловском.
Зима в деревне... Скучное и монотонное время! Он проводил его то на охоте с арапником в руках, то вьюжным вечером с пером над вялой рифмой, то с нянюшкой родной, переживая за героев сказки, то с шашками сражаясь в уголке, то отвлекаясь на беседу с приехавшим соседом...
Заботы невелики, разве что визит друга нарушит привычный распорядок дня. А так все дни похожи друг на друга:
... Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Но зиму Пушкин особенно любил, воспринимал её как долгожданный праздник, когда случается прилив сил, ощущается радость от белизны кругом. Его герои тоже любят зиму, нетерпеливо ждут снега и чувствуют восторг, любуясь преображением природы.
... Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор,
На стеклах лёгкие узоры,
Деревья в зимнем серебре,
Сорок весёлых на дворе
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Всё ярко, всё бело кругом.
Татьяна смотрит в окно, и мы видим её глазами привычные предметы во дворе, преображённые выпавшим снегом.
А что видел из своего окна в Михайловском Пушкин? Разве не то же самое? Об этом размышлял художник Пётр Кончаловский, когда задумал написать портрет поэта. Вышла у него необычная картина: Пушкин сидит на диване в ночной сорочке, с неприкрытыми ногами, «раздетый», рядом скомканное одеяло — он творит. Это не парадный портрет, где поэт романтически изящен и готов к светской беседе, здесь он иной, в незатейливой домашней обстановке, забывший о времени и увлечённый вдохновением.
Чтобы узнать детали быта пушкинской эпохи, художник читал мемуары современников Александра Сергеевича, приходил в Исторический музей, видел то самое жёлтое одеяло, которое стало цветовым центром картины, изучал обстановку, в какой жил поэт. А ведь бытовая обстановка в каждую эпоху имеет свою красочную гамму. Кончаловский выбрал сочетание зелёного, красного и жёлтого цветов. Эти цвета были особенно популярны в эпоху правления императора Николая I.
По воспоминаниям близко знавших Пушкина людей, быт в Михайловском был именно таким, каким его представил Кончаловский. Поэт до обеда не вылезал из постели и находился часто до полудня в постели ― там, где заставала его шаловливая муза.
Художнику посчастливилось познакомился с живой внучкой поэта. «Всё, чего я не мог высмотреть в гипсовой маске, над чем мучился и болел, ― вспоминал Кончаловский, ― сразу появилось предо мною. И, самое главное, я увидел у внучки, как раскрывался рот её деда, каков был оскал его зубов, потому что внучка оказалась буквально живым портретом деда, была ганнибаловской породы…»
Пушкинисты рассказали художнику и о том, что у поэта была привычка грызть перья во время работы, и эти обгрызенные перья в изобилии находились всегда на его рабочих столах. На картине Пушкин закусил перо, взгляд его обращён на сухие сучья деревьев за окном, но он смотрит на них и словно не видит, так захвачен он какой-то идей, творческий порыв лишил его наблюдательности, направленной на внешнее. Нет, сейчас взгляд поэта поверхностно скользит по знакомой обстановке, он ушёл вест в себя, внутри горит поэтический огонь и озаряет всё кругом. Ему сейчас хорошо, ему не одиноко, он сам с собою говорит, пробуя на слух звучание новых строк. Он счастлив потому, что творит.
Когда портрет увидели критики, художнику пришлось оправдываться за своего Пушкина. Образ поэта в представлениях публики не совпадал с босоногим Пушкиным.
Тогда Кончаловский стал композицию картины править, искать тот «порядок», который удовлетворил бы всех недовольных. Ему пришлось прикрыть ноги поэта одеялом, а в комнате «прибраться», очистив стол и спрятав разбросанные вещи. Однако портрет был отвергнут и снят с выставки, посвящённой юбилею со дня смерти Пушкина в 1937 году.
О том, как шла работа над картиной, лучше всех, конечно, знала дочка художника ― Наталья Кончаловская. В своём очерке «Окно поэта» она рассказывает об истории появления портрета Пушкина в Михайловском.
Так, кажется, легко увидеть чудо, если подойти к окну...
Наталья Кончаловская
Окно поэта
В Буграх, в деревенском доме моего отца, однотомник Пушкина никогда не ставился на книжную полку. Эта книга лежала на столике в столовой, рядом стояло старинное петровское кресло с прямой высокой спинкой, в нём мой отец Пётр Петрович Кончаловский любил отдыхать.
Пётр Петрович знал каждую строку Пушкина, как знают пушкиноведы, посвящающие всю жизнь изучению этого бесценного наследства. Он наизусть читал «Графа Нулина», отрывки из «Медного всадника», любимые лирические стихотворения — «Дорожные жалобы», «Сват Иван», «Ненастный день потух», «Желание славы», «Приметы» и множество других. Он знал подробно, где, когда и почему родилось то или иное стихотворение величайшего русского гения, никогда не уставал перечитывать их и каждый раз мог заново увидеть и почувствовать всю их мудрость и красоту.
В 1932 году отец задумал на писать большой портрет-картину — «Пушкин». И как раз для него, страстного почитателя поэта, задуманная работа оказалась труднейшей.
У отца в мастерской я встретила в тот год и Анну Александровну, дочь сына поэта — «Сашки», кровь и плоть Пушкина. Беседуя с ней, отец старался уловить в чертах лица её сходство с дедом. И впрямь было общее что-то в разрезе голубых глаз, причём левый глаз Анны Александровны чуть отходил в сторону, как и у её деда, судя по гравюре Райта и акварели Петра Соколова, сделанной в 1830 году. Лицо у Анны Александровны, несмотря на её 70 лет, было свежим. Часто в разговоре она вдруг заливалась лёгким румянцем.
Несомненно, что благодаря общению Петра Петровича с Анной Александровной Пушкин на картине полон живого трепета и одухотворенности, чего не могла бы дать только посмертная маска (Пётр Петрович называл её «Фавном»). Она и поныне висит в мастерской моего отца на Большой Садовой.
Пушкин не любил весны:
Скучна мне оттепель, вонь, грязь,
весной я болен.
Кровь бродит, чувства, ум тоскою
стеснены.
Суровою зимой я более доволен,
Люблю её снега.
И Пётр Петрович изобразил Пушкина зимой в Михайловском. Поэт проснулся поутру на своем диване, где ночью работал, да так и уснул там. Он сидит, скрестив ноги по-турецки под стёганым одеялом золотистого шелка. На нём длинная ночная рубаха с распахнутым воротом, гусиным пером в правой руке он касается уголка рта, в левой руке со знаменитым перстнем на большом пальце зажат листок с рукописью. Перед поэтом маленький круглый столик красного дерева, на нём листки, заполненные строчками стихов, графин и граненый стаканчик, подсыхающие корочки апельсина, а на фоне жёлтого стеганого одеяла лежит толстая чёрная тетрадь. И лицо одухотворённое, обрамлённый тёмными кудрями лоб, ещё не выбритый с ночи подбородок, твёрдый рот, твёрдый взгляд, устремлённый в зимнее окно, взгляд, полный настороженности, глубокого созерцания и в то же время энергии творческого вдохновения. Окно поэта — это не просто окно, оно обладает тайнами особого видения и ощущения мира.
...Бледное зимнее солнце. Лучи его сквозь окно падают на золото шёлкового одеяла, сверкают на складках белоснежного полотна рубахи, густеют на тёмно-красном занавесе, ласкают зелёную обивку дивана и обнаженное белое колено поэта, высунувшееся из-под одеяла. (Я помню, как оно кое-кого шокировало, это великолепно написанное художником голое пушкинское колено, в котором столько живого, человеческого тепла и столько свободы и неукротимости поэта! Впоследствии голое колено пришлось прикрыть.)
И всё это пронизано великой любовью моего отца к Пушкину, его удивительным проникновением в личность поэта и её громадную творческую суть.
Портрет был закончен, показан на выставках, а Петр Петрович всё не расставался с образом Пушкина, и так, через годы до конца жизни, редкий день он не испытывал потребности почитать вслух или про себя любимых строк. Поэзия какого-нибудь уголка в старом бугровском доме с голландскими печами где-то неизменно перекликалась у него и с внешним и с внутренним миром Пушкина.
Так появилась на свет небольшая картина «Окно поэта», написанная зимой в Буграх. Перед окном — круглый столик, обрамлённый бронзовой решёткой, на нём подсвечник с потухшей свечой, два томика в цветных переплётах. В прорези занавесок с оборками — раннезимний пейзаж двора. Живопись современна, в ней нет никакой стилизации, и в то же время в ней столько русского, деревенского покоя, столько «раздумья в тишине», что едва ли художник не был в мыслях и воображении рядом с Пушкиным.
И сегодня, в век мощных достижений в науке и технике, в эпоху космических полетов, где-то втиснутые между тридцатиэтажными громадами новейшей архитектуры, стоят старинные московские особняки, с молчаливым достоинством напоминающие о том, что их видели и ходили мимо них Пушкин, Лермонтов, Крылов, Белинский...
«Окно поэта» раскрылось в какой-то мере и для меня. Там, в этой самой комнате, жила я у отца в Буграх, и там я начинала свой творческий путь. Там, однажды надышавшись лесной свежестью, наглядевшись на просторы осенних полей, на стерни, перемежающиеся с зеленями, чудесным образом отражённые холстами моего отца, я написала стихи.
Литература
1. Кончаловская Н. Окно поэта / Юный художник. ― 1984. ― № 12.
2. Муравьева О.С. "Зима. Что делать нам в деревне? Я встpечаю..."/ Пушкинская энциклопедия. К 200-летию со дня pождения А.С. Пушкина / Звезда. ― 1999. ― № 5.
3. Шмидт Т. Советский Сезанн. Петр Кончаловский /http://www.proza.ru/2012/03/09/1497
