Каждый раз в конце декабря в наших домах благоухает красавица ёлка. Вот и сейчас она светится огнями ярких украшений, щеголяет паутинной вуалью серпантина и гирлянд, искрится блёстками серебряного снега. Вместе с ней приходят в дом веселье и радость.
Зимние каникулы ― дни беззаботного отдыха, музыки, шуток, танцев, праздничных карнавалов. Дед Мороз и Снегурочка щедро одаривают ребят. Всюду приветливые улыбки, поздравления, пожелания. С Новым годом! С новым счастьем!
Для писателя Владимира Цыбина зима ― это особое время, белое время, холодное, снежное, морозное, чистое...
В. Цыбин
Белое время
По утрам выпадают вязкие холода, днём они отмякают над затвердевшим снегом, кое-где, особенно возле воды, снег покрыт тонкой блестящей корочкой, и, когда с дальней опушки заснежит позёмка, снежинки, как перекати-поле, катятся по этой корочке, и кажется, что вот так же движется время, скользя, не останавливаясь движется по декабрьским снегам время. Белое время.
Вот уже отвьюжило в сумеречных январских снегах. В редкую полуденную оттепель, которая в этот год почему-то пришлась на январь, видишь верхние ветки берёзы, покрытые синеватым налётом тальцы. С берёзовых макушек сваживало снег так, что видны прошлогодние гнезда. Только внизу, где разветье увесистей и раскидистей, белые густые гребешки на ветках.
Мне дороже всего картина, когда деревья усыпаны густым снежным инеем. Мне всегда хотелось подойти к ним и потрясти их. Иголки инея на кончиках веток сначала понемногу, а потом крупными хлопьями сыплются на тебя, на лицо, на воротник, на плечи. И столько этого инея, что становится на мгновение так бело, что кажется, будто зажжено новое ослепительное солнце.
И вспоминаешь, что вот так летели по июню нежная цветочная пыльца и летучий пух одуванчиков. Я подставляю ладони, и на них падают колкие кристаллики инея, только захочу сдунуть их, как когда-то сдувал одуванчиковые пушинки, а их уже нет на ладони... Остаются в руке лишь прощальные слёзы инея, а его самого давно уже нет.
Сверху, с холма, деревья, особенно берёзы и пихта, кажутся большими летними одуванчиками. Так и чудится, что, чуть дунет ветер, весело полетят маленькие белые парашютики, полетят, закружатся продувные пушинки, словно это начало июня.
В застывшей, обледенелой, занесённой снегами тишине — только долго-долго вслушайся — услышишь грузный шелест намокшей листвы, сухое потрескивание дрозда, жужжание стрекоз, всплеск волны на перекате, хозяйственный шаг человека.
Вот почему зимняя тишина никогда не напоминает об одиночестве, всё, что жило, радовалось, двигалось, летело, текло, запечатлелось в ней на года.
Я глухо понимаю внутреннюю родственность явлений — падают падучие ночные звёзды точно так, как падают обледеневшие декабрьские снежинки. Вот почему мне когда-то казалось, что где-то должны быть насыпи упавших звёзд — белые, иглистые, светящиеся морозно и чисто.
Кажется, вечно падает снег на поле. Который это снег по счету? Десятый? Или сороковой? Вот он улёгся хрусткими ломтиками на ясене и затрепетал нежно и окрылённо, задышал, чуть-чуть тепловатый.
А мне думается: «Какая же у снега душа?» Душа снега лёгкая, чистая, трепетная. И слушают эту прозрачную душу все поля зимней России.
Необычное чувство охватывает тебя где-нибудь возле лесного никогда не замерзающего ключа, словно ничего и не изменилось, словно где-то рядом должны быть водоросли, тонкая, ещё не окрепшая травка, просторный запах влажного лиственного тлена.
Постоишь, послушаешь и пойдёшь по земле, как по лету, и будет казаться, что сейчас тебя окликнет какое-то дерево. Ты пойдешь мимо него, а оно окликнет по имени.
А ты сможешь? Вот старики из лесничих, те дают любимым деревьям имена. Они так и помнят каждый ключ, каждую сосенку, каждую приметную берёзу или просто поляну — по имени.
Голые февральские деревья. Снег тут же у стволов ссыпан, и лес просматривается насквозь: видны между мокрых чёрных ветвей чёрные гнёзда. Гнёзда эти без птиц.
Так, наверно, в войну выглядели покинутые деревни.
Первою — пройдёт время — будет зеленеть молодая поросль: у неё особая чуткость детей, ждущих праздника.
