19 октября в нашей стране отмечается День лицеиста. В честь этого события для учащихся 9-х классов лицея № 21 был устроен настоящий бал — одно из самых красивых мероприятий года, переносящее всех в пушкинскую эпоху.
2025 год стал для лицея № 21 юбилейным: в 1990 году школа № 21 первой в регионе получила статус лицея. С тех пор лицей № 21 сохраняет статус инновационного образовательного учреждения, он внесен в Федеральный электронный реестр «Доска Почета России» в раздел «Наука и образование», последние три года лицей неизменно входит в перечень 500 лучших школ России, в декабре 2024 года стал дипломантом конкурса Премии Правительства РФ в области качества.
Наши лицеисты по сей день соблюдают традиции, зародившиеся в Царскосельском лицее. И сегодняшний бал прошел в лучших традициях 19 века: девушки облачились в прекрасные платья, юноши — в парадные костюмы. На входе их встречала живая музыка и церемониймейстер. Девятиклассники подготовили выступления, и, как они сами признались, эта подготовка требовала от них большой ответственности. Были представлены несколько парных танцев: мазурка, полька, полонез, гавот и менуэт.
После выступлений девятиклассников директор лицея Первенкова Инна Анатольевна рассказала об истории движения лицеистов, дала напутственные пожелания в новую, светлую взрослую жизнь. "Лицейский бал — одна из самых значимых и ярких традиций Золотого века. Мы, учащиеся и педагоги лицея, бережно храним и чтим эти традиции. Несмотря на то, что мы современные лицеисты, у нас одна задача, как и во все времена — любить свою страну!" — отметила Инна Анатольевна.
В финальной части бала ребята произнесли торжественную клятву лицеиста. Право зачитать текст клятвы было предоставлено наставникам виновников торжества: советникам директора по воспитанию Татьяне Александровне Вараевой, Наталии Александровне Гладилиной, а также учителю математики Пикуля Алла Вячеславовне. Традиционным завершением ежегодного бала стало вручение лицеистам заветного ключа от лицея — главного символа лицейского братства.
Чтобы почувствовать, как тесны и крепки связи лицейского братства, а бывших лицеистов не бывает, рекомендуем познакомиться с очерком М. Гордина "Святому братству верен я..." о дружбе Пушкина и Кюхельбекера.
М. Гордин
«Святому братству верен я...»
Это было 14 октября 1827 года. Пушкин ехал из Михайловского в Петербург. На одной из станций, пока перепрягали лошадей, Пушкин зашёл в дом смотрителя и присел у окна отдохнуть. Взял лежавшую на столе книгу Шиллера, — видимо, забытую кем-то из проезжающих, перелистал, прочёл несколько страниц.
Вдруг за окном запели колокольчики — ближе, ближе и умолкли. У крыльца остановились четыре тройки. Пушкин увидел фельдъегеря, жандармов и понял, что куда-то везут арестантов. Вышел на крыльцо взглянуть на них.
Один из арестантов стоял, опершись, у колонны. К нему подошёл высокий, бледный и худой молодой человек с чёрною бородою, в фризовой шинели. Заметив Пушкина, он устремил на него удивлённый и радостный взгляд. Пушкин невольно обернулся. Ещё мгновение, застыв, они пристально смотрели друг на друга — и вдруг...
— Кюхля!..
— Пушкин!
Они бросились друг другу в объятия. Жандармы кинулись к ним, стали растаскивать. Фельдъегерь схватил Пушкина за руку, закричал что-то. Но Пушкин не слышал его.
— Кюхля!..
Это было как во сне: встретиться вот так, невзначай, на какой-то захудалой станции под крики обалдевших жандармов, встретиться после семи лет разлуки, когда не чаяли увидеться ещё много лет, быть может никогда больше...
Кюхля.
Так Кюхельбекера прозвали ещё в Лицее. Было у него и много других смешных прозвищ — товарищи любили подшутить над долговязым, нескладным, рассеянным Вильгельмом. На него рисовали карикатуру в лицейских журналах, писали эпиграммы. А он был вспыльчив и самолюбив.
Однажды колкие шутки товарищей до того обидели Кюхельбекера, что он решил утопиться. Побежал и бросился в лицейский кухонный пруд. Подоспевшие гувернёры и служители вытащили беднягу из воды, отнесли в лазарет. Обидчики пришли просить у Кюхли прощения. Но прошло несколько дней, и в лицейском рукописном журнале появился смешной рисунок, изображавший, как Кюхлю большим багром тащат из пруда. И, уже переставший сердиться, Вильгельм вместе с другими смеялся над забавной карикатурой. Кюхельбекер был добродушен и отходчив.
Едва ли не больше других лицеистов трунил над Кюхлей Пушкин. И при этом едва ли не больше других любил его. Сближало их многое. И прежде всего — поэзия. Кюхельбекер, как и Пушкин, стал писать стихи ещё в Лицее. Литературные вкусы их были несхожи, но Кюхельбекер умел ценить гений Пушкина и преклонялся перед ним, а Пушкин уважал талант Кюхли, его ум, образованность, трудолюбие.
Их дружба не прерывалась за школьным порогом. По окончании Лицея оба они поселились в Петербурге и часто встречались, чтобы потолковать, поспорить о литературе, вспомнить былое.
Правда, и тут не обходилось без размолвок.
Однажды, обидевшись на острую шутку Пушкина, Кюхельбекер вспылил, вызвал друга на дуэль. Местом дуэли назначили Волково поле, на краю города. Секундантом Кюхельбекера был Антон Дельвиг, третий лицейский поэт, ближайший друг обоих «противников».
Встали по местам. Кюхля поднял пистолет.
— Дельвиг, встань на моё место, — пошутил Пушкин, — здесь безопасней!
Кюхельбекер побледнел от волнения и обиды, рука его дрогнула, и пуля просвистела над ухом Дельвига. Пушкин рассмеялся и протянул Кюхельбекеру руку:
— Послушай, товарищ! Без лести — ты стоишь дружбы, без эпиграммы — пороху не стоишь!
И бросил пистолет. Кюхельбекер кинулся к другу — и мир был восстановлен.
Через несколько дней Кюхельбекер принёс Пушкину стихи, в которых просил прощения за свою вспыльчивость и говорил о неразрывных узах, что связали их:
Так! Легко мутит мгновенье
Мрачный ток моей крови;
Но за быстрое забвенье
Не лишай меня любви!
Редок для меня день ясный!
Тучами со всех сторон
От зари моей ненастной
Был покрыт мой небосклон.
Глупость злых и глупых злоба
Мне и жалки и смешны,
Но с тобою, друг, до гроба
Вместе мы пройти должны!
Неразрывны наши узы!
В роковой священный час —
Скорбь и Радость, Дружба,
Музы Души сочетали в нас!
А жизнь, между тем, готовила их дружбе новые нелёгкие испытания. Ещё с лицейских лет и Пушкин, и Кюхельбекер мечтали о свободе для родной страны, о новых, справедливых порядках в России. Юный Пушкин в своих стихах открыто прославлял вольность, смеялся над царём и его приближёнными.
Когда весной 1820 года дерзкие стихи молодого вольнодумца дошли до полиции, царь приказал отправить Пушкина в ссылку, на юг. И вот через несколько дней после того, как весть о высылке Пушкина облетела Петербург, в заседании литературного Общества любителей российской словесности Вильгельм Кюхельбекер прочёл своё стихотворение «Поэты». В стихотворении были строки, прямо обращённые к Пушкину. Врагов Пушкина Кюхельбекер сравнивал со змеями и филинами, ядовитыми и мрачными чудищами, а самому «певцу Руслана» предрекал бессмертие.
Нашёлся доносчик, который тотчас довёл до сведения властей о содержании стихов Кюхельбекера. «Поелику эта пьеса, — писал доносчик о стихотворении «Поэты», — была читана в Обществе непосредственно после того, как высылка Пушкина сделалась гласною, то и очевидно, что она по сему случаю написана».
За смелое выступление в защиту друга, за вольнолюбивые речи Кюхельбекеру, как и Пушкину, грозила высылка. Близкие посоветовали ему на время уехать из Петербурга. Он отправился за границу. Побывал в Германии, Италии, Франции. В Париже он читал лекции о русской литературе. И тут не изменил себе — прославлял Свободу, порицал политику царского правительства. Теперь вмешалась французская полиция: запретила лекции и выслала Кюхельбекера из Парижа. Он вернулся в Россию, служил на Кавказе под началом знаменитого генерала Ермолова. Потом жил в Москве. В 1825 году вернулся в Петербург.
А Пушкин томился в ссылке: служил в Кишинёве и Одессе, а затем по приказу царя был отправлен в имение родителей Михайловское. Здесь, в псковской деревне, Пушкина навестили двое из лицейских друзей — Пущин и Дельвиг. Кюхельбекер тоже собирался приехать. В своём стихотворении «19 октября 1825 года» Пушкин обращался к Вильгельму;
...Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Но свидеться друзьям не довелось. Осенью 1825 года вождь тайного Северного общества поэт Кондратий Рылеев принял Кюхельбекера в члены общества.
В день восстания декабристов Кюхельбекер был на Сенатской площади. Он стрелял из пистолета в брата царя великого князя Михаила, но пистолет дал осечку. Когда в ряды восставших стали палить из пушек, Кюхельбекер попытался построить солдат и повести их за собой в атаку. Он ушёл с площади лишь тогда, когда понял, что восстание подавлено.
Кюхельбекер был арестован и приговорён к «смертной казни отсечением головы». Смертная казнь была заменена десятилетним заключением в крепости и пожизненным поселением в Сибири. Первые два года заключения Кюхельбекер провёл в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях.
Осенью 1827 года приказано было перевести «государственного преступника» Кюхельбекера в Динабургскую крепость.
Ехали на жандармских тройках. На одной из маленьких станций, называлась она Залазы, пока жандармы меняли лошадей, арестанты столпились на крыльце смотрительского дома. Внезапно обернувшись, Кюхельбекер увидел Пушкина. Друг стоял в пяти шагах, смотрел в его сторону и не узнавал его — бородатого, в арестантской шинели. Но вот взгляды их встретились.
— Кюхля!
— Пушкин!
Жандармы хватают их за руки, кричат. Наконец разорвали их объятия. Кюхельбекер едва стоит на ногах, от волнения ему становится дурно. Фельдъегерь велит принести ему воды, потом приказывает посадить арестанта в тележку и увезти.
Сам фельдъегерь ещё задержался на станции, чтоб заполнить подорожную. Пушкин подошёл к нему, попросил передать Кюхельбекеру немного денег. Фельдъегерь отказался: не положено. Пушкин уговаривал, потом пригрозил, что пожалуется начальнику в Петербурге. Но на жандарма ничего не действовало — он отрицательно мотал головой и подозрительно поглядывал на господина с бакенбардами, который прямо из себя выходил, — до того хотел помочь государственному преступнику...
Ещё восемь долгих лет провёл Кюхельбекер в тюрьме.
И часто в эти годы думал о Пушкине. И Пушкин думал о Кюхле. И не только думал — помогал другу, чем мог.
Ещё в те дни, когда они, покидая Лицей, вступали в большой мир, Пушкин записал в альбом Кюхельбекера стихотворение «Разлука»:
...Где б ни был я:
в огне ли смертной битвы.
При мирных ли брегах
родимого ручья,
Святому братству верен я.
И он остался верен лицейской дружбе на всю жизнь.
Кюхельбекеру удалось перестать в Петербург Дельвигу написанную в тюрьме драму. Но как напечатать её? Хлопоты взял на себя Пушкин. Он обратился за разрешением к шефу жандармов графу Бенкендорфу. Хлопоты Пушкина за декабриста, сидящего в тюрьме, конечно, были подозрительны главному жандарму не меньше, чем простому фельдъегерю. Тем более, что Пушкин сам был на дурном счету у властей и состоял под тайным надзором полиции. Но Пушкин представил дело так, будто драма была написана Кюхельбекером ещё до 14 декабря, а издать её хотят родственники автора — для денег. И разрешение было дано,— с тем, разумеется, чтобы имя Кюхельбекера в книге не упоминалось.
Спустя несколько месяцев Пушкин опять обратился к Бенкендорфу с просьбой. На этот раз он просил разрешения послать Вильгельму Кюхельбекеру новое издание своих стихотворений.
Книги, посланные Пушкиным, стали для Кюхли в его мрачном заточении источником высокой радости от встречи с другом, от чтения его стихов...
В декабре 1835 года истёк срок тюремного заключения. Жандармы повезли Кюхельбекера в Сибирь, в селение Баргузин на Байкале.
Едва оглядевшись на новом месте, Кюхля пишет Пушкину:
«Мой долг прежде всех лицейских товарищей вспомнить о тебе в минуту, когда считаю себя свободным писать к вам; долг, потому что и ты же более всех прочих помнил о вашем затворнике. Книги, которые время от времени пересылал ты ко мне, во всех отношениях мне драгоценны: раз, они служили мне доказательством, что ты не совсем ещё забыл меня, а во-вторых, приносили мне в моём уединении большое удовольствие. Сверх того, мне особенно приятно было, что именно ты, поэт, более наших прозаиков заботишься обо мне... У них поэт и человек не дельный одно и то же; а вот же Пушкин оказался другом гораздо более дельным, чем все они вместе. Верь, Александр Сергеевич, что умею ценить и чувствовать всё благородство твоего поведения: не хвалю тебя и даже не благодарю, потому что должен был ожидать от тебя всего прекрасного; но клянусь, от всей души радуюсь, что так случилось...»
Вся переписка сосланных декабристов шла через жандармское Третье отделение. Однако Кюхельбекер нашёл было способ переслать своё письмо Пушкину окольным путём. Но не тут-то было! Жандармы следили за каждым шагом Пушкина, подсматривали в замочную скважину его кабинета. Неизвестно каким образом, но о письме Кюхельбекера узнал шеф жандармов граф Бенкендорф. Он потребовал, чтобы Пушкин доставил письмо в Третье отделение, а также непременно желал знать, кто принёс письмо Пушкину.
Вероятно, письмо Кюхли Пушкин получил от его родственников, но, конечно, не выдал их. На вопрос Бенкендорфа Пушкин отвечал, что письмо передал ему слуга, когда он вернулся с прогулки, а слуга-де получил его от какого-то неизвестного человека, который не назвал своего имени и ушёл. И, издеваясь над не в меру любопытными жандармами, Пушкин с невинным видом добавил: «Я полагал, что письмо доставлено мне с вашего ведома».
На письмо Кюхельбекера Пушкин сразу ответил. Предложил ему участвовать в своём журнале «Современник», который начал издаваться в тот год. Этому предложению Кюхельбекер особенно обрадовался: в тюрьме он написал множество стихотворений, поэм, статей. Мечтал их напечатать, да и деньги были очень нужны — он едва сводил концы с концами.
Но сотрудничество Кюхельбекера в «Современнике» не состоялось. Несколько месяцев спустя Пушкин был убит на дуэли...
В последнем письме, которое Кюхельбекер послал Пушкину, были стихи. В стихах этих Кюхля вновь обращался к другу-поэту:
Чьи резче всех рисуются черты
Пред взорами моими?
— Как перуны
Сибирских гроз, его златые
струны
Рокочут... Песнопевец, это ты!
Твой образ свет мне в море
темноты...
И для нас через много-много десятилетий их столь самоотверженная, благородная дружба освещает ярким и прекрасным светом образы двух замечательных людей — Пушкина и Вильгельма Кюхельбекера.
Литература
Гордин М.А. «Святому братству верен я...»: [о дружбе лицеистов А. Пушкина и В. Кюхельбекера] / рис. Ю.Шабанова// Искорка. — 1974. — № 6.