Эта книга до революции печаталась более 30 раз, а в советские годы — более 110 раз тиражом свыше 6 миллионов экземпляров.
Она переведена на многие языки мира, поставлена на сцене театров. Есть мультфильмы, кинофильмы, созданы яркие и динамичные иллюстрации. Герои воплощены в балете, в скульптурах и, совсем неожиданно, на обёртке конфеты...
Создатель сказки Пётр Павлович Ершов (1815-1869) — человек одной книги, как Грибоедов с «Горем от ума», как автор «Робинзона Крузо» Даниэль Дефо.
А ведь Ершов написал поэму «Сузге», несколько драматических стихотворений, большое количество лирических стихотворений, цикл рассказов «Осенние вечера» и сказки в прозе. Но всё это забыто!
Только «Конёк-Горбунок» продолжает удивлять читателей и не теряет своего обаяния. Сказка по популярности соперничает с лучшими произведениями классической литературы.
О переизданиях подлинного текста «Конька-Горбунка» мы уже сказали. Хочется отметить и многочисленное количество подражаний, пересказов, переделок и подделок этого произведения. Трудна была его издательская жизнь, цензура вымарывала некоторые эпизоды, запрещая к печати то одно, то другое.
К сожалению, о самом Ершове известно крайне мало, трудно составить более или менее точное представление о его литературном облике, о пути его духовного роста, о той культурной среде, в которой он вращался и под воздействием которой складывалось его творчество.
Пётр Павлович Ершов родился в незнатной и небогатой семье чиновника. Почти вся жизнь его прошла в Сибири. Вместе с семьёй мальчик часто переезжал с места на место. Ему надолго запомнились длинные сибирские дороги, неуклюжий возок, подпрыгивающий на ледяных кочках, то унылые, то весёлые песни ямщиков.
Однажды вечером ямщик рассказывал сказку, как земля сходится с небом и что в том месте живёт в высоком тереме Месяц Месяцович. «А бабы там лён прядут, скалки на небо кладут».
В Тобольске стоит крепкий купеческий дом дедушки. В торговых рядах кого тут только не увидишь! Гости на базаре из разных заморских стран кричат, смеются, торгуются, песни поют. Тобольск — единственный в Сибири город, где есть уездное училище и гимназия. В них учатся два брата Ершовы. Оба мальчика способные, только Пётр умеет хорошо рассказывать сказки, их можно целый день слушать. Вероятно, именно здесь юноша начал интересоваться сибирским бытом, историей и фольклором.
В Петербурге Пётр Ершов провёл шесть лет, поступив вместе с младшим братом в Петербургский университет. На историко-филологический Петра не приняли, потому что он плохо знал древние языки. На факультете философии и юридических наук он подружился с земляком Андреем Ярославцевым, который первым потом напишет биографию Ершова. С Константином Тимковским Пётр сблизился из-за любви к Сибири. Они мечтали преобразить край каторги и ссылки, а для начала хотели отправиться в путешествие летом на шхуне, зимой же издавать журнал об этих впечатлениях. Но юношеским клятвам не суждено было сбыться.
Именно в столице он сочинил свою сказку. На лекции перед студентами её прочитал профессор Плетнёв. В 1834 году первую часть «Конька-Горбунка» напечатали в «Библиотеке для чтения», потом появилось отдельное издание. Успех сказочной поэмы был невероятный. Никому не известный провинциал Ершов попал в литературную среду Петербурга. Пушкин не только высоко оценил произведение молодого поэта, но и посчитал необходимым выпустить «Конька-Горбунка» в свет с картинками по дешевой цене и в огромном количестве экземпляров.
После окончания университета выхлопотать должность Ершову не удалось, и он отправляется в Сибирь, став педагогом. Его учеником был Дмитрий Иванович Менделеев, который всегда тепло вспоминал об уроках Ершова.
Исследователь сказки «Конёк-Горбунок» Виктор Утков обратил внимание на эпизод описания небесного царства. Как только не воспринимали критики визит Ивана к Солнцу и Месяцу.
На небе, где очутился Иван, земля светло-голубая, поляны лазоревые, птицы райские в клетках песни поют... Но главное в том, как свободно Иванушка беседует с небесным светилом: «Я с земли пришёл землянской...» Месяц Месяцович, по сравнению с земным царём, обращается с крестьянским сыном уважительно, по имени-отчеству — Иванушка Петрович, хотя он увёз Царь-Девицу, причинил небесным светилам беспокойство. Когда всё наконец разъяснилось: «Месяц с радости заплакал, ну Ивана обнимать, целовать и миловать...» Расстаются они друзьями:
Тут Иванушка поднялся,
С светлым Месяцем прощался,
Крепко шею обнимал.
Трижды в щеки целовал...
Иванушка изменился, стал увереннее, смелее. Он с коньком проходит разные испытания, преодолевает то малые, то большие препятствия, ловит Жар-Птицу, добывает для старого царя заморскую Царь-Девицу. Затем им нужно преодолевать стихийные силы природы: океан, подводное царство, небо...
Путь Иванушки на небо прост:
...Конёк туда вбежал,
Где (я слышал стороною)
Небо сходится с землёю,
Где крестьянки лён прядут,
Прялки на небо кладут.
Тут Иван с Землей простился
И на небе очутился...
Духовенство заметило своеволие автора: обитель всевышнего изображена так, что никакого божьего царства на небе нет.
При печатании в сказке опустили много «опасных» мест про купцов, про царских слуг, про самого царя.
Так и быть.
Стану, царь, тебе служить.
Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!
Не случайно эти и многие другие строки были вычеркнуты царской цензурой. Не всё в этой сказочке так уж просто и невинно, слишком уж глуповат и несправедлив царь, и слуги его шпионят, доносят, обманывают. Не будем забывать, что уже сосланы декабристы, скоро погибнет на дуэли Пушкин. При жизни Николая I «Конёк-Горбунок» больше не издавался, появился он вновь только в 1856 году.
Много загадок осталось в сказке. Ни одного помещика и барина в ней не встретишь. Почему? За Уралом в Сибири не было крепостного права. Все крестьяне считались «государственными», то есть принадлежали царю и ему платили оброк.
А какие расстояния преодолевают наши герои! Всё скачут и не устают. Конёк-Горбунок «верст сто тысяч отмахал, и нигде не отдыхал». Привычка? В Сибири автор знал и чувствовал широту пространства, когда в детстве часто переезжал с отцом, которого переводили из города в город. Писатель вспоминал: «Два слова, определившие мою судьбу, — это «дорога» и «сказка».
Откуда взялся горбатый Конёк? Видимо, и здесь отразились детские впечатления о ярмарках, где впервые увидел диковинных двугорбых верблюдов, на которых восточные купцы перевозили товары. Вероятно, отсюда же и павлиньи перья, которыми чужеземцы украшали свои чалмы. А заливистые прибаутки услышал в балагане от Петрушки.
Эй, честные господа,
К нам пожалуйте, сюда!
Как у нас ли, тары-бары,
Всяки разные товары!
Внезапно в толпу врезаются стражники, они разгоняют народ:
Эй вы, черти босоноги!
Прочь с дороги! Прочь с дороги!
Почему Иван вольно ведёт себя с вздорным царём, хотя и подчиняется? В Сибирь ссылали неугодных, непослушных людей, которые не имели уважения к царской власти, допускали вольномыслие. В Тобольск был «сослан» на вечное поселение Угличский колокол. Купцы, ремесленники, охотники, казаки помнили восстания под предводительством Ермака и Пугачева. Ершов дружил с политическими ссыльными, например, с декабристом И. Пущиным, принимал участие в сочинениях коллективного Козьмы Пруткова.
Свои разгадки предложил и поэт-переводчик Николай Голь.
Николай Голь
Воспоминания о сказке
В Тобольске, столице Западной Сибири, городе по большей части в ту пору деревянном, где возле заборов осенью в непросыхающих лужах нежились свиньи, поздним вечером сидел за своим столом учитель местной гимназии. Был он уже тяжеловат, волосы, когда-то густые, сильно поредели и пожухли. За тонкой стеной хлопотала по хозяйству жена, за другой слышалась ребячья возня — шестеро учеников столовались и жили в доме, иначе на скудный педагогический оклад концы с концами не свести.
В обязанности хозяев входили «присмотр, стол, чай и очищение белья» пансионеров.
В этот поздний час с делами было покончено. Надев очки и придвинув свечу, учитель читал книгу. Читал и то улыбался, то задумывался. Иногда улыбался и задумывался, даже в неё не глядя. Ещё бы — он знал её прекрасно. Он сам её написал. Называлась книга «Конёк-горбунок». Самого тобольского учителя звали Пётр Павлович Ершов. Ему не было ещё и сорока лет. Книгу свою издал он двадцатью годами раньше. Было о чём вспомнить.
Не на небе — на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына...
В селе — не в селе, а в деревне Безруково случилось это, неподалеку от Ишима, где лютые зимой дуют ветры и ложатся снега. И старик — не старик, но и не молод уже был мелкий чиновник в чине частного комиссара Павел Алексеевич Ершов, когда родился у него в 1815 году сын Пётр. И не третьим он был сыном, да только умирали в этой семье дети один за другим, едва явившись на свет. Только двое и выжили — старший, Николай, и Пётр. Но слаб был Петя, чуть-чуть кричал жалким голосом, а уж откуда в глухой сибирской деревне врачи! Местные крестьяне посоветовали отчаявшимся родителям исполнить древний обряд: «продать» больного ребёнка бродяге за медный грош. Вместе с ребёнком купит бродяжка и все его болезни. А ребёночек-то бродяжке зачем? Ребёнка отдаст!
Так и сделали. Накормили бродягу от души, ушёл он довольный. И, видно, сбылось поверье — стал о жить на земле Пётр Ершов. До больших чинов не дослужился, достатка не нажил, невиданного счастья не обрёл. А ведь как мечталось! Вот и можно теперь, осев навсегда уже в Тобольске, перелистывать свои мечты...
А конёк-то этот необыкновенный:
На спине с двумя горбами,
Да с аршинными ушами...
Ну, с аршинными не аршинными, а уши были. Да не в них дело. Сказочный конь, не бывает таких!
Впервые похожего увидел Петя Ершов в Петропавловске, куда отец перевёз семью из деревни. Тут кипела жизнь — и чиновничья, и торговая. Каждую неделю собирался большой базар. Приезжали торговцы из Сибири, из Средней Азии, из Китая, кто на маленьких лошадках, кто на огромных битюгах, кто на осликах. А однажды встал в торговых рядах целый караван невиданных животных — навьючены тюками, высокие, мохнатые, каждый с двумя горбами, нижняя губа презрительно оттопырена, будто спрашивают: «А ты тут что мельтешишь?» Подошёл к одному такому хозяин — видно, что оседлать хочет. А народ кругом смеется:
— Куда ему, тут без лестницы не обойтись!
— Видать, сейчас разбегаться станет да своему на спину прыгать!
А хозяин поцокал, поцокал, скакун пред ним встал на колени, поднял седока и пошёл — да так плавно, да так быстро, словно по воздуху летит, не касаясь земли.
— Смотри, Петя,— отец сказал,— это верблюд! Запомни!
Запомнил. Да и как такое забудешь!
Вскоре перевели Ершова-отца по службе в городок Берёзов. Захудалый городок, никудышный, ехали долго, вот бы им того чудо-коня! Но ничего, что далеко,— везде есть интересные люди, всюду найдётся что посмотреть, что узнать!
Выезжают на поляну
Прямо к морю-окияну:
Поперёк его лежит
Чудо-юдо рыба-кит.
А ведь был кит, в самом деле был! Приходил в гости к Ершовым в Берёзове местный купец Нижегородцев, рассказывал, как, странствуя, набрёл на взморье (по сибирским понятиям — неподалёку от Берёзова) на скелет огромного кита.
— Размеров непомерных, кости — с меня толщиной. Лежит на берегу, наполовину уже в землю врос. Вокруг этой рыбины полный час ходить надо, чтобы целиком обойти. А на пасть и смотреть страшно — честное слово, рыбачий баркас войти может, как в пещеру,— пугал купец Петю. Но Петя Ершов не пугался.
Да и что пугаться-то? Всякое на свете бывает. А купец Нижегородцев — человек честный, напрасно сочинять не станет. И разума немалого. Это он первый додумался сеять в Берёзове ячмень и овёс. Раньше об этом так далеко на Севере и не мечтали. А он посадил и вырастил! И местных жителей научил.
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, столица та была
Недалече от села...
Ну, не из села и даже не из городка Берёзова, а из Тобольска, где окончили к этому времени гимназию, отправились в свой срок братья Ершовы в столицу, и не хлеб продавать, а поступать в Петербургский университет.
Пётр Ершов был принят на философско-юридический факультет. Он стал студентом. Теперь он мог слушать лекции, мог любоваться российской столицей. Не мог, правда, согласно студенческим правилам, посещать публичные балы, трактиры, билльярдные и прочие увеселительные заведения. Да на это и не было времени — Пётр Ершов начал писать «Конька-горбунка». Сказок он знал предостаточно — в долгие сибирские вечера и маменька, и папенька, и гости рассказывали. Но хотелось сочинить что-нибудь новое. Да такое, чтобы всем было интересно читать. Даже тому университетскому профессору, который на вопросы о современной литературе отвечал:
— Я, друзья мои, лет тридцать уже ничего не читаю, потому что убеждён, что теперь пишут всё пустяки.
— И ни одного писателя нет достойного?
— Ни единого!
Так думал старый профессор. Студент Ершов думал иначе. И поэтому, когда, написав и опубликовав в журнале первую часть своей сказки про крестьянского сына Ивана, получил от Пушкина приглашение зайти, радости его не было предела. А уж когда Александр Сергеевич похвалил молодого сочинителя и посоветовал продолжить «Конька-горбунка», счастье Ершова стало полным. Какие планы замаячили впереди! Писать, писать и писать! Задуман труд на всю жизнь: огромная поэма, свод русских сказок в десяти томах. И ещё — народная опера. И ещё — пьеса. И ещё — занятия по переустройству и просвещению родной Сибири. Успеть можно всё! А уж потом...
Буду в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься...
Кататься, как сыр в масле, не вышло. А вот катиться в карете через всю Россию обратно в Тобольск довелось. Он получил назначение учителем тобольской гимназии. Он сам этого хотел, сам подал прошение министру народного просвещения. Место своё видел он в Сибири. Творить можно и там, никто ему не помешает!
Ершов торопился, чтобы поспеть к началу учебного года. Его ведь ждут ученики. Сколько интересного сможет рассказать им он, знающий литературу не только по книгам, но видевший своими глазами Пушкина, Жуковского! Было за чем спешить.
Вёрст сто тысяч отмахал
И нигде не отдыхал...
Тобольская гимназия встретила Петра Ершова невесело. Ничего нового он, когда-то сам учившийся здесь, не увидел: те же обшарпанные ступени, облупившиеся стены, та же заброшенная библиотека, где, как и в годы его учебы, покрывались пылью книги. Разве что чуть побольше их стало. Вот и «Конёк-горбунок» лежит в общей куче, никем, как видно, не читанный... Если бы никем!
Директор гимназии Качурин книжку эту читал и нового учителя невзлюбил заранее. Он ценил инструкции, а указания писать гимназическим учителям сказки не было. Кабы было, то и сам бы Качурин сочинял, а непорядка не допустит! Требования Качурина к преподавателям в смысле порядка бывали порой поистине удивительны. Вот такой, к примеру, объявил он однажды приказ: «Подтвердить всем преподавателям гимназии, чтобы они волосы напереду имели не длиннее одного вершка, а на задней части головы наполовину короче...» За ослушание грозили вычеты из зарплаты.
С Ершовым у него разговор и вовсе был коротким, короче, чем волосы на задней части учительских голов:
« Что же это вы, милостивый государь, нарушаете учебные планы? О Пушкине изволите говорить часами. Стихи читаете малопристойные. Рассказываете о разных встречах. Сие есть кощунственное поругание основ народного просвещения. Может быть, вы ещё о так называемом творчестве господина Ершова изволите рассуждать? Постарайтесь обо всём этом забыть!
Однако забыть «обо всём этом» Пётр Ершов мог. А Пушкин, уже погибший, вспоминался особенно; много напоминало о нём и в Сибири. Здесь жили на поселении участники восстания 14 декабря 1825 года. Многие из них были приятелями Пушкина; некоторые — Вильгельм Кюхельбекер, Иван Пущин — ближайшими друзьями.
В 1841 году Иван Иванович Пущин приехал несколько дней в Тобольск из Туринска. Он встретился с Ершовым и передал ему два исписанных стихами листка бумаги с просьбой переслать их в Петербург — сам декабрист сделать этого не мог, его имя было под запретом, а переписка под присмотром. Цену этим листкам Ершов понимал, просьбу сразу же выполнил. А через несколько месяцев в столичном журнале появилось раньше не печатавшееся пушкинское стихотворение «Мой первый друг, мой друг бесценный...». Публикация сопровождалась редакционным предисловием: «П. П. Ершов, известный наш поэт, лично был знаком с покойным Пушкиным. Ершов хорошо помнит почерк Пушкина...»
И далее редакция благодарила его за присылку стихотворения. Это была практически последняя прижизненная публикация Петра Ершова. И пусть публиковал он не своё, обиды не было, ведь не чьё-нибудь — пушкинское!
Своё не писалось. Рутинная скука и захолустность сибирского существования брали своё. А ведь когда-то... Сколько было восторга, сколько пыла, и перо горело в руке, словно жар-птицыно. Видно, напророчил Конёк-горбунок:
Как же к слову не сказать:
Лучше б нам пера не брать.
...Да нет же! В пере этом — и оправдание пройденной жизни, и надежда на будущее. И пусть ни строи его больше не появится на литературных страницах, перо своё дело сделало!
А пока рано постаревший тобольский учитель Пётр Павлович Ершов при свече перелистывав в убогой комнате книгу и то улыбнётся, то взгрустнёт, то пролистнёт несколько страниц, то вернётся назад...
Зачинается рассказ
От Ивановых проказ...
Литература
- Голь Н. Воспоминания о сказке // Пионер. — 1989. — № 11.
- Колганова А. Метаморфозы Конька-Горбунка: [историко-функциональное изучение сказки П.Ершова] // Детская литература. — 1986. — № 9.
- Лапин В. Сказка и сказочник. (К 150-летию со дня рождения П.П. Ершова.) // Вожатый. — 1965. — № 3.
- Перехвальская Е. Сказка чередом пойдёт // Костёр. — 1987. — № 9.
- Свердлова И. Живёт Конёк-Горбунок // Искорка. — 1965. — № 3.
- Утков В. Рождённый в недрах непогоды. — Новосибирск, 1966.
Коротко о писателях
Николай Михайлович Голь (настоящая фамилия Темкин; родился в 1952 году) — переводчик, поэт, драматург, детский писатель. Окончил институт Культуры им. Крупской. Переводчик Томаса Мура, Эдгара По, Редьярда Киплинга, Роберта Фроста и др.
Ада Ароновна Колганова (родилась в 1942 году) — литературовед, библиограф, книговед, заслуженный работник культуры РФ, кандидат филологических наук, директор Российской государственной библиотеки искусств.
Елена Всеволодовна Перехвальская (родилась в 1954 году) — российский лингвист, филолог, этнограф, писатель, работает в ИЛИ РАН.
Виктор Григорьевич Утков (1912-1988) — русский писатель, литературовед и библиофил, автор книг и статей по литературоведению и книжному делу.