Этот удивительный русский писатель обладал неторопливым северным говорком, какой-то простой житейской мудростью. Слушать его — удовольствие невероятное!
Язык Шергина не спутаешь ни с чьим: подлинно русский, народный, сочный, яркий, насыщенный просторечиями и диалектами. А сказок, бывыльщин, анекдотов он знал предостаточно.
Борис Викторович Шергин был верен обычаям родных мест, ибо вырос на побережье Белого моря, русском Севере. Архангельск называл «корабельным пристанищем». Там испокон века жили люди мужественные, благородные, верные родине и долгу. И его любимые герои — моряки да умельцы.
Про студёное море он писал так: «Подымается лоно морское до заката солнечного. А наполнив реки, море как бы отдыхает; мы скажем: «Вода задумалась». И, постояв, вода дрогнет и начнет кротеть, пойдет на убыль. Над водами прошумит слышно. Мы говорим: «Море вздохнуло».
В своих рассказах Борис Викторович поведал о своём отце, которого уважал и ценил за прямоту и порядочность. Батюшка плавал по Северному океану, слыл мастером на все руки, трепетно относился к слову, любил искусство. Своими руками он изготовил азбуку «с нарисованными кораблями, пароходами, рыбами, птицами», раскрасил красками, узорами, делал модели морских судов, расписывал в доме двери, ставни, столы, крышки сундуков.
Кроме отца, примеры для подражания у юного Шергина всегда были рядом. Приятели отца отличались «отменной памятью», «морским знанием» и «уменьем рассказывать». Например, поморский деятель Пафнутий Анкудинов, который ценил «красовитые» слова, веселье. С ним-то Шергин начал проходить «курс морской науки». Умелец Конон Иванович Второушин, по прозвищу Тектон, то есть Строитель, обладал не только «плотной силой», но и умением плести «золотые словеса».
В ту пору поморы часто носили с собой записные книжки, любили вырезать многозначительные надписи по дереву и высекать по камню. Существует мало кому известная, но богатая северная поморская литература — уставы, урядники, указы, лоции, сказания. Эту литературу досконально знал будущий писатель-фольклорист Борис Шергин.
«Казенная наука», как признавался Борис Викторович, от него «отпрядывала». Но учился он и в школе, и в вузе. А главное ― учился у народа. Он рассказывал, как архангельские корабельные мастера Курочкин, Ершов и Загуляев своим строительным искусством восхищали скандинавских корабельщиков, как прославленный кормщик — строптивый Ушаков одолел «свойских грабёжников», о двинских скоморохах, притащивших к себе икону с изображением Вавилы-скомороха. Писатель поведал и о том, как помор Люлин привёл в Архангельск корабли, а вывести не смог — помешали неотложные дела,— вот и он попросил сестрицу Федосью Ивановну,— та и выполнила братнино поручение, непосильное даже опытным мореходам.
Из книг Шергина узнаём мы об «изящных мастерах» Иване Губе и Иване Щеке — их ссоре и примирении — или о горестных (но кое-где и с юморком) приключениях Офониной бабушки.
С первых же фраз сказа «Егор увеселялся морем» удивляется читатель, ибо слышит он от рассказчика, что «разговор пойдёт... о том, как Егор жену замуж выдал». Вот ведь как: без тайн да загадок, а сюжет уже известен! Сказ держится не хитросплетениями интриги, а правдой человеческих отношений, богатством и точностью характеров, необычными столкновениями страстей.
Кто знавал Шергина, те говорили, что похож он был на старого помора-мужичка с белой пушистой бородой. Ему уже исполнилось к тому времени семьдесят лет, и глаза плохо видят, а задумок полно. Попросят сказку сказать — он простодушно согласится и скажет, а нужно, так и пропоёт. Примет участие в обсуждении разных серьёзных вопросов, своё мнение выскажет обоснованно и образным оборотом или пословицей припечатает, как гербовой печатью.
Кто бывал в квартире Шергина, примечали следы его поморской родины: на стенах полутораметровая модель двухмачтовой шхуны, фанерные доски с нарядными цветами и парусником — филенки отслуживших свой век шкафов, расписанные хозяином по поморскому обычаю, ходики прошлого века и тагильский поднос с серебряными цветами.
О писателе говорили: «Шергин — это Бажов русского Севера». Но Бажов и Шергин — разные писатели, хотя оба чутко прислушивались к народной речи. И ещё сходная личная черта их — это скромность.
Гости сразу отмечали: Шергин — милый, ласковый хозяин. А разговорится, то сразу видно, как, не выпячивая своего «я», он много знает о русском Севере, о корабельной технике, об истории, языках, живописи.
Журчащим говорком примется рассказывать сказку, которую перенял от знакомого сказителя с Онеги. Заключительную часть сказки пропоёт на мотив церковного поучения, потом лукаво улыбнётся и пригладит бороду. Ему и самому делалось весело.
В одном из шергинских сказов есть такие слова: «Поживи для людей, поживут и люди для тебя!»
Шергин всю жизнь отдал людям. Отдал щедро, без расчета, без выгоды. И люди ему платят любовью и доброй славой. Не одно наше поколение поблагодарит его.
Б. Шергин
Миша Ласкин
Это было давно, когда я учился в школе.
Тороплюсь домой обедать, а из чужого дома незнакомый мальчик кричит мне:
— Эй, ученик! Зайди на минутку!
Захожу и спрашиваю:
— Тебя как зовут?
— Миша Ласкин.
— Ты один живёшь?
— Нет, я приехал к тётке. Она убежала на службу, велела мне обедать. Я не могу один обедать. Я привык на корабле с товарищами. Садись скорее, ешь со мной из одной чашки!
Я дома рассказал, что был в гостях у Миши Ласкина. Мне говорят:
— В добрый час! Ты зови его к себе. Слышно, что его отец ушёл в дальнее плаванье.
Так я подружился с Мишей.
Против нашего города река такая широкая, что другой берег едва видно. При ветре по реке катятся волны с белыми гребнями, будто серые кони бегут с белыми гривами.
Однажды мы с Мишей сидели на берегу. Спокойная река отражала красный облачный закат. С полдесятка ребят укладывали в лодку вёсла.
Старший из ребят кричал:
— Слушать мою команду! Через час всем быть здесь. Теперь отправляйтесь за хлебом.
И они все ушли.
Миша говорит:
— Это они собрались за реку на ночь. Утром будут рыбу промышлять. А домой не скоро попадут. Глупый ихний капитан — не понимает, что если небо красно с вечера, то утром будет сильный ветер. Если говорить, они не послушают. Надо спрятать у них вёсла.
Мы взяли из лодки вёсла и запихали их под пристань, в дальний угол, так, что мышам не найти.
Миша верно угадал погоду. С утра дул морской ветер. Кричали чайки. Волны с шумом налетали на берег. Вчерашние ребята бродили по песку, искали вёсла.
Миша сказал старшему мальчику:
— Забрались бы вы с ночи на тот берег и ревели бы там до завтра.
Мальчик говорит:
— Мы вёсла потеряли.
Миша засмеялся:
— Вёсла я спрятал.
Как-то раз мы пошли удить рыбу. После дождя спускаться с глиняного берега было трудно. Миша сел разуться, я побежал к реке. А навстречу Вася Ершов. Тащит на плече мачту от лодки. Я не дружил с ним и кричу:
— Вася Ёрш, куда ползёшь?
Он зачерпнул свободною рукой глины и ляпнул в меня. А с горы бежит Миша. Вася думает: «Этот будет драться»,— и соскочил с тропинки в грязь.
А Миша ухватил конец Васиной мачты и кричит:
— Зачем ты в грязь залез, дружище? Дай я помогу тебе.
Он до самого верху, до ровной дороги, нёс Васину мачту. Я ждал его и думал: «Миша только и глядит, как бы чем-нибудь кому-нибудь помочь».
Утром взял деревянную парусную лодочку своей работы и пошёл к Ершовым. Сел на крыльцо. Вышел Вася, загляделся на лодочку.
Я говорю:
— Это тебе.
Он улыбнулся и покраснел. А мне так стало весело, будто в праздник.
Однажды мой отец строил корабль недалеко от города, и мы с Мишей ходили глядеть на его работу. В обеденный час отец угощал нас пирогами с рыбой. Он гладил Мишу по голове и говорил:
— Ешь, мой голубчик.
Потом нальёт квасу в ковшик и первому подаст Мише:
— Пей, мой желанный.
Я всегда ходил на стройку вместе с Мишей. Но однажды я подумал: «Не возьму сегодня Мишку. Умею с кем поговорить не хуже его».
И не сказал товарищу, один убежал.
Корабль уже был спущен на воду. Без лодки не добраться. Я с берега кричу, чтобы послали лодку. Отец поглядывает на меня, а сам с помощниками крепит мачту. А меня будто и не узнаёт.
Целый час орал я понапрасну. Собрался уходить домой. И вдруг идёт Миша. Спрашивает меня:
— Почему ты не зашёл за мной?
Я ещё ничего не успел соврать, а уж с корабля плывёт лодочка. Отец увидел, что я стою с Мишей, и послал за нами.
На корабле отец сказал мне строго и печально:
— Ты убежал от Миши потихоньку. Ты обидел верного товарища. Проси у него прощенья и люби его без хитрости.
Миша захотел украсить место, где строят корабли. Мы начали выкапывать в лесу кусты шиповника и садить на корабельном берегу. На другое лето садик стал цвести.
Миша Ласкин любил читать и то, что нравилось, переписывал в тетради. На свободных страницах я рисовал картинки, и у нас получалась книга. Книжное художество увлекло и Васю: он писал, будто печатал.
Нам дивно было, какие альбомы получаются у Миши из наших расписных листов.
Книги, и письмо, и рисование — дело зимнее. Летом наши думы устремлялись к рыбной ловле. Чуть зашепчутся весенние капели, у нас тут и разговор: как поплывём на острова, как будем рыбку промышлять и уток добывать.
Мечтали мы о лёгкой лодочке. И вот такая лодка объявилась в дальней деревушке, у Мишиных знакомцев. Миша сам туда ходил, ещё по зимнему пути. Лодка стоила недёшево, но мастеру понравился Мишин разговор, Мишино желание и старание, и он не только сбавил цену, но и сделал льготу: половину денег сейчас, половину — к началу навигации.
Отцы наши считали эту затею дорогой забавой, однако, доверяясь Мише, дали денег на задаток.
Мы с Васей ликовали, величал Мишу кормщиком и шкипером, клялись, что до смерти будем ему послушны и подручны.
Перед самой распутой зашли мы трое в Рыбопромышленный музей.
Любуемся моделями судов, и Вася говорит:
— Скоро и у нас будет красовитое суденышко!
Миша помолчал и говорит:
— Одно не красовито: снова править деньги на отцах.
Вздохнул и я:
— Ох, если бы нашим письмом да рисованием можно было заработать!..
Мы не заметили, что разговор слышит основатель музея Верпаховский. Он к нам подходит и говорит:
— Покажите мне ваше письмо и рисование.
Через час он разглядывал наши самодельные издания.
— Великолепно! Я как раз искал таких умельцев. В Морском собрании сейчас находится редкостная книга. Её надобно спешно списать и срисовать. За добрый труд получите добрую цену.
И вот мы получили для переписывания книгу стогодовалую, премудрую, под названием «Морское знание и умение».
В книге было триста страниц. Сроку нам дано две недели. Мы рассудили, что каждый из нас спишет в день десять страниц. Трое спишут тридцать страниц. Значит, переписку можно кончить в десять дней.
Сегодня, скажем, мы распределили часы работ для каждого, а назавтра с Мишей Ласкиным стряслась оказия.
Он для спешных дел побежал к отцу на судно. У отца заночевал, а ночью вешняя вода сломала лёд и началась великая распута. Сообщения с городом не стало.
Люди — думать, а мы с Васей — делать.
— Давай,— говорим,— сделаем нашему шкиперу сюрприз, спишем книгу без него.
Так работали — недосуг носа утереть. Старая книга была замысловатая, рукописная, но вздумаем о Мише, и на уме станет светло и явится понятие. Эту поморскую премудрость втроём бы в две недели не понять, а мы двое списали, срисовали в девять дней.
— Завтра в Морском собрании будут заседать степенные я покажу вашу работу. И вы туда придите в полдень.
На другой день мы бежим в собрание, а нам навстречу Миша:
— Ребята, я книгу разорил?
— Миша, ты не разоритель, ты строитель. Пойдём с нами.
В Морском собрании сидят степенные1, и перед ними наша новенькая книга. Миша понял, что работа сделана, и так-то весело взглянул на нас.
Степенный Воробьёв, старичище с грозной бородищей, сказал:
— Молодцы, ребята! Возьмите и от нас хоть малые подарочки.
Старик берёт со стола три костяные узорные коробочки, подаёт Мише, мне и Васе. В каждой коробочке поблескивает золотой червонец. Миша побледнел и положил коробочку на стол.
— Господин степенный,— сказал Миша,— эта книга — труд моих товарищей. Не дико ли мне будет взять награду за чужой труд?
Этими словами Миша нас как кнутом стегнул. Вася скривил рот, будто проглотил что-то горькое-прегорькое. А я взвопил со слезами:
— Миша! Давно ли мы стали тебе чужие? Миша, отнял ты у нас нашу радость!..
Все молчат, глядят на Мишу. Он стоит прям, как изваяние. Но вот из-под опущенных ресниц у него блеснули слёзы и медленно покатились по щекам.
Старичище Воробьёв взял Мишину коробочку, положил ему в руку, поцеловал всех нас троих и сказал:
— На дворе ненастье, дождик, а здесь у нас благоуханная весна.
С тех пор прошло много лет. Я давно уехал из родного города. Но недавно получил письмо от Михаила Ласкина. В письме засушенные лепестки шиповника.
Старый друг мне пишет: «Наш шиповник широко разросся, и, когда цветёт, весь берег пахнет розами».
Степенные1 — от ступени, здесь: члены правления.
Литература
- Арбат Ю. Любовь без хитрости /Детская литература. - 1966. - №12.
- Шергин Б.В. Изящные мастера: поморские былины и сказания.- М.: Молодая гвардия, 1990.
- Шульман Ю. Личность над временем: о Борисе Шергине (1896-1973)/ Круг чтения.-1997.- №2.
- Личутин В.В. Душа неизъяснимая: судьба Бориса Шергина/ Литература в школе.-1996.- №2.