Говорят, Пушкин у каждого свой. Наверное, так и есть. Кто-то рисует поэта, иной пишет музыку, другой читает книги…
Мы открываем поэта в свой час и проносим его по жизни, стремясь постичь глубину и гармонию пушкинских произведений.
Семилетнему мальчику Толику отец подарил медальон с изображением поэта, сделанным с репродукции Томаса Райта. С тех пор этот предмет стал талисманом знаменитого художника Анатолия Ивановича Зыкова (1930–2008).
Примечательно, что своей дипломной темой он выбрал иллюстрирование «Руслана и Людмилы» Пушкина. С этой поэмы начался его творческий путь: «В ней бурлит юношеское озорство, многие страницы напоены дыханием природы».
Как замечательно переданы характеры соперников Руслана в иллюстрации «Женихи» к поэме А. С. Пушкина! Трое витязей, опечаленных выбором Людмилы, сидят за пустым столом. Но как сидят! В каждом из них по-своему пылает буря страстей, угаданных художником.
В унынье, с пасмурным челом,
За шумным, свадебным столом
Сидят три витязя младые;
Безмолвны, за ковшом пустым,
Забыты кубки круговые,
И брашна неприятны им;
Не слышат вещего Баяна;
Потупили смущенный взгляд:
То три соперника Руслана;
В душе несчастные таят
Любви и ненависти яд.
Рогдай в красном платье, «воитель смелый», не скрывает своей ярости от ревности, он еле сдерживается, скрестив руки у себя на груди, словно спеленав, чтобы обуздать бешеный, воинственный нрав. Он мечтает расправиться с Русланом, но месть его, мы знаем, будет бесславной.
Художник «пересаживает» хазарского хана Ратмира в середину, между Рогдаем и Фарлафом. Ратмир задумчив, углублён в себя, полон «страстной думы», он закрыл правой рукой кубок с вином, отказываясь пить за новобрачных, а левую руку поднял к виску, обнажив тонкие, изящные пальцы. Лицо его, безбородое, юношеское, с тонкими усиками, бледно, чёрные волосы, разделённые спереди на двойной пробор, подчёркивают высокий лоб и острые скулы. Вверх подняты брови, а узкие глаза искоса наблюдают за красавицей и её счастливым избранником.
В жёлтом одеянии сидит с краю толстый рыжий Фарлаф, трусоватый «богатырь», он сжал правую в перстнях руку в кулак и опустил её на белый смятый платок. А прямо перед ним стоит до краёв наполненный питьём ковш. Витязь широко открыл глаза, сжал губы, и, кажется, вот-вот разразится гневной бранью, «крикун надменный», но воин скромный.
Один — Рогдай, воитель смелый,
Мечом раздвинувший пределы
Богатых киевских полей;
Другой — Фарлаф, крикун надменный,
В пирах никем не побежденный,
Но воин скромный средь мечей;
Последний, полный страстной думы,
Младой хазарский хан Ратмир:
Все трое бледны и угрюмы,
И пир весёлый им не в пир.
На обложке, подготовленной к поэме, по скалистому холму с маленькими сосенками, спиной к читателям, движется на коне Руслан в синем плаще, а впереди него сидит освобождённая из плена Черномора-колдуна Людмила. Спокоен, нетороплив ход отяжелевшего от двойной ноши богатырского коня, развевается на ветру прозрачная фата красавицы, но не до нежностей Руслану, крепко держит он копьё и красный щит.
После успешной защиты диплома с отличием художник постоянно обращался к Пушкину: «Шагаю по жизни с Пушкиным. Великий соотечественник помогает жить, выживать, радоваться миру, работе».
Каким ему виделся поэт? Весёлым, грустным, замкнутым, задумчивым, внимательным, вдохновенным, в одиночестве у окна, в гостиной, в канареечной лавке, беспокойным во время бессонницы, в движении, летящим на коне… Даже в кавказской бурке! Совсем иной взгляд на бронзового классика. Таким мы его редко представляли. Но зоркий взор графика и живописца приоткрыл нам облик живого, не хрестоматийного поэта. Мы смотрим на работы Анатолия Ивановича, и нам передаётся «восторг перед его живым и сегодня художественным гением».
Художник рисует юного лицеиста безмятежно лежащим, закинувшим ногу на ногу, на траве (литография «Безмятежно расцветал». 1990). На зелёном фоне травы, в тени, лежит черноволосый отрок в синем лицейском мундире и белоснежных трико, под головою руки, взгляд мечтательный, устремлён невесть куда. Оставлена книжка, и ветер шевелит листы раскрытой тетрадки. Вглядимся в лицеиста, лежащего на узкой кровати у себя в доктуаре. Он не скинул мундира, не снял высокие сапоги, не расстелил постель. На полу валяется красная книжка с вложенными в неё листами. То ли он рассердился, то ли устал, то ли огорчён? Но положил руку под щёку на подушке, скрючился в раздумье.
Зыков создаёт цикл живописных и графических произведений, дав им метафорическое название «Сквозь штормы судьбы». Иллюстрирует поэта в Михайловском (цикл «Дожди»), передаёт его настроение в изгнании. Какой в них разный Пушкин! Вот он стоит босой на корме лодки, или пробует вино в Одессе, или сидит на набережной с Гоголем белой ночью, или склоняет голову перед княжной Ниной Чавчавадзе, или пьёт калмыцкий чай, или весной с супругой гуляет по Москве, или сидит на табуретке вместе с Марией Волконской, или, отягощённый недобрыми предчувствиями, открывает дверь, чтобы войти в дверь.
Тягостны минуты ненастья в Михайловском. Художник рисует поэта с кием в руке за бильярдным столом, или в домашнем халате у окна, или гуляющим с тростью в поле, или стреляющим из пистолета в карту на дереве. Интересна литография «Как надо писать стихи» из серии «Пушкин в изгнании». Царь с пером в руках строг и надменен, он сидя даёт урок первому поэту России, словно строгий учитель, не удостаивая провинившегося своим взглядом. А слева, сложив руки за спиной, стоит Пушкин с гордо вскинутой головой.
Неожиданное столкновение с египетским сфинксом: Пушкин в партикулярном платье, сжав в руках цилиндр, смотрит на сфинкса, пытаясь разгадать его загадку (литография «Ты зовёшь или пророчишь?»).
Портреты Пушкина выполнены художником в неожиданных ракурсах: то мыслитель, то романтик, то историк, то гражданин, то пророк… Только везде Александр Сергеевич грустный, словно радость покинула его навсегда.
Прочитайте фрагмент из воспоминаний Анатолия Ивановича Зыкова о том, как он создавал свою Пушкиниану.
Анатолий Зыков
Из рабочих заметок художника
Преддипломная зима ушла на изучение материала в музеях и академической библиотеке. На лето я уехал в деревню под Волоколамск: до пологих холмов и светлых речек Подмосковья вполне мог добраться Руслан в поисках похищенной Людмилы. Рисовал землю, цветы, купы могучих тополей и сухой ельник, темные зеркала заросших кувшинками омутов и ватные груды облаков над ними...
Мастерская для работы над дипломом досталась мне окнами в академический сад. В первой половине финального года делал эскизы книги, иллюстраций, рисовал натурщиков и рабочие картоны.
А когда декабрьская хмарь отступила, день начал прибывать и мастерская осветилась сверкающими за окнами на морозном солнце сугробами — приступил к выполнению оригиналов. Первым стал «Поединок Руслана с Рогдаем». Схватились мои витязи на бугре в кипении цветущих некошеных трав. В те поры меня колотила дрожь восторга от Нестерова, таких его шедевров, как «Пустынник», «Видение отроку Варфоломею». Какая хрупкая тишина стоит в них, как проработаны картины в деталях, как молится там каждая веточка, каждая травинка! Немудрено, что в пейзажах моих иллюстраций мне хотелось добиться не меньшей проработанности.
Перенеся контуры иллюстрации на ватман, я акварелью замесил цветное тесто картинки и погрузился в детальное «вытюкивание» растительности под ногами Русланова коня. День, второй, третий... Вдруг стук в дверь: меня навестил мой руководитель Таранов.
— Что вы делаете! — с порога закричал он, издали увидев мое рукоделье.
— Как что?! Я, Михаил Афанасьич, хочу показать все, чему меня в Академии учили. Вот видите, за травы взялся. От общего, так сказать, к частному. Школьная истина!
— А ваши травы в битве витязей участвуют?
— К-как это... участвуют?
— А так это! Сами же говорили, что, играя в волейбол (в студенческие годы я увлекался волейболом), человек должен видеть всю свою площадку и площадку противника, всех игроков, своих и за сеткой — сразу! Одновременно!
Я сразу понял, что хотел сказать педагог: цельность листа, его ритмическое единство — вот о чем нельзя забывать! Держать большие отношения. Уткнувшись в травинки, я увлекся их выделыванием без учета основных масс и линий композиции — и иллюстрация начала мертветь уже в середине работы. У Нестерова холсты «Видение отроку», «Пустынник» решены цельно, взаимосвязано в деталях. И цельность их, ритмическое единство картин, продиктованное темой, прочувствованы художником в природе, работе над этюдами. Вот за какой правдой идет художник на натуру! Я же в Подмосковье ловил кусочки, частности, фрагменты. В зимней работе это откликнулось дробностью.
Не так-то просто в акварели решать мелкие светлые формы на тёмном. Допустим, россыпь цветущих ландышей в зелени травы или игру света на колечках кольчуги. Да ведь это изведёшься оставлять нетронутой бумагу для каждого цветка или блика. Замаешься и работу засушишь. А если предварительно покрывать соответствующие места резиновым клеем и писать безбоязненно, а потом удалять клей резинкой, работа тоже потеряет свежесть, да и белые места будут рвать, их надо вписывать в цвет и тон акварели. В конце концов выход нашёл такой: замазывал большие цветотональные массы иллюстрации в нужной мне силе и, дав высохнуть, делал поверху прописку, довольно густую, темперными белилами. Нечто вроде выборочной грунтовки поверх живописи. А когда белила высыхали, по ним я накладывал цвет детали. Разумеется, долго елозить при этом мокрой кистью по темпере не следовало, чтоб не размыть её.
Пурист акварели скажет: но ведь это не чистая акварель! Что ж, я подписки на чистую акварель и не давал. В Союзе художников однажды провели выставку «чистой» акварели. Наиболее ретивые члены выставкома даже рассматривали представленные работы на просвет: нет ли где затемнения пятнышком гуаши или другой кроющей краски. Но педантизм этот как-то быстро увял. В конце концов не стерильностью технологии отпираются ларцы искусства...
Государственная комиссия приехала из Москвы принимать наши дипломные работы. Кукрыниксы и — председателем — Шмаринов. Их книжные циклы мы знали и любили. Дементий Алексеевич поразил нас знанием материала и точностью оценок. Как будто раньше видел наши работы неоднократно. О моих иллюстрациях сказал: «Людмилу Зыкова можно встретить на Невском проспекте.
А вот Руслана там не увидишь». И он был прав — к концу дипломной весны я и сам уже начал чувствовать стилистический разнобой своей серии. Изобразительный язык сказки, фантастической поэмы — не язык учебной постановки или иллюстраций на темы Тургенева, Чехова, Шолохова. Ещё зимой мой руководитель обронил запомнившуюся фразу: «В реальном ручье русалки не водятся». Вопросы пластики, языка — кто из молодых не мучается ими на старших курсах и после учебы. Оценку на защите получил отличную, но не за горами оказалось время, когда я осознал: сказка, фантастика — не мое дело. Моя любовь — натура.
После учебы пушкинская тема периодически ко мне возвращалась, а потом захватила полностью. Последние восемь лет — Пушкин, только Пушкин. Но уже не иллюстрации к его сочинениям, а он сам, его жизнь, судьба, внутренний мир. Впрочем, Пушкин от его сочинений часто неотделим. С табором в степи: иллюстрация это на темы «Цыган» или эпизод биографии поэта?..
О моем паломничестве в Михайловское, кроме блокнотов с заметками и рисунками, напоминают визитная карточка Гейченко и его книга «У Лукоморья» с автографом. Какую титаническую работу по восстановлению разрушенного войною Пушкинского заповедника провел он! Какой неукротимый творческий и административный жар вкладывал каждодневно в дорогое ему детище. Мне он представляется неутомимо хлопотливым в охране заповедных лесов лешим и — одновременно — домовым, не только охраняющим дома, но и продолжающим восстанавливать уничтоженное войной и временем: Тригорское, Петровское, мельницу в излучине Сороти, три сосны по пути в Тригорское...
Запертые в деревне ненастьем, Пушкин и его Онегин разбавляли скуку бильярдом в два шара. Бильярдный стол без луз стоит в зальце дома в Михайловском. Я его нарисовал. Но что такое !в два шара!? Семен Степанович охотно и подробно рассказал мне, как отыскал изображение такого бильярда на старинных картинах и гравюрах, как по найденному образцу были выполнены чертежи и по тем чертежам столяр-краснодеревщик, сотрудник заповедника, делал стол... Но несмотря на мои дотошные до назойливости дополнительные вопросы, сути самой игры я так и не услышал. Сущность карамболя я выяснил позже, когда начал работать над литографией о Пушкине, скучающем у бильярдного стола с кием в руках в пору затяжных дождей.
После поездки в Пушкинский заповедник я мысленно возвращаюсь туда. Брожу по пересекаемой шустрыми белками еловой аллее; испиваю горстью воды из колодца с низеньким срубом возле Маленца, в котором готовятся к отлету тяжёлые сытые утки; по дощатым мосткам перебираюсь на другой берег струистой свежей Сороти; подолгу лежу на траве возле мельницы; подолгу сижу на Савкиной горке...
Я теперь пространственно знаю пушкинские места на Псковщине. Это чрезвычайно важно для работы. Это невидимый никому тихий праздник моего сердца...
В лирике Пушкина есть мучительные вопросы о человеке, смысле его существования. «Жизнь, зачем ты мне дана?» Иные строки представляются собеседованием с кем-то мудрым, способным ответить на гениальные человеческие загадки. С кем мог беседовать Пушкин? С Гомером? Аполлоном? Этот сюжет долго держал меня. Эскизы возникали и откладывались в сторону один за другим. Работа тормозилась, шла толчками и, наконец, стала. Пришлось переключиться на другие сюжеты.
Но вот я оказался туристом в Египте. И в каирском Национальном музее, в царстве бесценных шедевров древнего искусства, меня ударила догадка: сфинкс! Вот кто знает всё на свете! Вот кому быть собеседником поэта. Он, конечно, не ответит. Но знает!
На следующий день я уклонился от какого-то маршрута, входившего в туристскую программу, и снова отправился в музей. Блаженно бродил по залам и во дворе, уставленном монументальными гранитными скульптурами. А потом вернулся внутрь к облюбованному накануне экземпляру (их там несколько, разных) и сделал с него рисунок, который затем, дома, почти без изменений вошел в композицию. Когда «собеседник» поэта определился, последующая работа далась без особых мучений.
Почему же мысль о сфинксе возникла там, далеко? Я же студентом бессчетно проходил мимо, стоял и сиживал на ступенях набережной Невы под сфинксами, что напротив Академии художеств, моей аlmа mаtеr? Да и позже, наезжая в Ленинград, сколько бывал возле них. Видимо, причина в том, что гранитные молчуны над Невой вознесены на высокие постаменты. Они живут в холоде поднебесья отдельно от людей, смотрят поверх и вдаль. Вопроса вполголоса им не задашь. Расхаживая же по музейным залам в Каире, я как-то внезапно вывернулся из-за колонны на него, и он, лежащий вровень со мною, воззрился на меня своими широко раскрытыми глазами. Я рисовал, не задирая голову.
В Эфиопии, куда я летал делать выставку о Пушкине, окрепла мысль: не надо бояться в его внешности откровенного «африканства». Тонкие кисти рук. Длинные нервные пальцы. Изящество в пластике движений. Сверканье зубов и белков глаз при сильной эмоции. Шоколадная голова эфиопа лепится гранями, «ящичками». Полезно вспоминать соседа по самолёту, его вспотевший лоб, висок, блестевший на изломах формы, как маслом намазанные.
Художником, изображающим без натуры известного человека, нередко овладевает боязнь сделать его непохожим. Много предварительных рисунков надо выполнить, чтобы перешагнуть через ту боязнь и овладеть в данном случае Пушкиным как конкретной формой в пространстве. Сколько нужно думать о той форме, чтоб она «легла в руку». Ещё необходимо почуять точно внутренний мир своего героя и атмосферу его обитания. Если это есть, заботой о сходстве не надо будет себя изнурять, оно само возникает, должно возникнуть.
Литература
- Зыков А.И. «Орлиное племя (Пушкин и декабристы)». // Юный художник. — 1995. — № 11-12.
- Зыков А.И. Из рабочих заметок художника: [О пушкинской теме] // Юный художник. — 1997. — № 7.
- Зыков А.И. Где твой огонь горит. – М.: Лира, 1999.
- Нецветаев Л.Н. Ульяновская пушкиниана Анатолия Зыкова / Л. Н. Нецветаев. — Ульяновск: Печатный двор, 2024.
- Картины художника из Живописного календаря https://vk.com/album-194646708_272104626
Сведения об авторе
Анатолий Иванович Зыков (1930-2008) — народный художник России, член-корреспондент Российской Академии художеств, обладатель Золотой Пушкинской медали творческих союзов России, Серебряной медали Российской академии художеств и Золотой пушкинской медали Российской академии словесности.
