До нашего времени дошло немного былин. Часть из них нам хорошо известна по изучению в школе, по циклу мультфильмов.

Другие герои былин, например, Святогор, Василий Буслаев, Дюк Степанович, Чурила Плёнкович, Михайло Потык, Василий Казимирович, Ставр Годинович, малоизвестны.

Сейчас, читая былины, можно узнать, детали русского быта: как устраивались города, какие состязания проводились, как растили богатырского коня и снаряжали его в путь-дорогу, чем украшали жилища, какую одежду носили.

Былины раньше сказывались под гуслярные переборы талантливых сказителей. Павел Николаевич Рыбников, собиратель русских былин от крестьян Олонецкого края, сосланный­ на Север под надзор полиции, вспоминал, как однажды услышал пение сказителя.

«...Меня разбудили странные звуки: до того я много слыхал и песен и сти­хов духовных, а такого напева не слы­хивал. Живой, причудливый и весёлый, порой он становился быстрее, потом об­рывался и ладом своим напоминал что-то стародавнее, забытое нашим поколе­нием. Долго не хотелось проснуться и вслушаться в отдельные слова песни: так радостно было оставаться во власти совершенно нового впечатления. Сквозь дрёму я рассмотрел, что шагах в трёх от меня сидит несколько крестьян, а по­ёт седоватый старик с окладистою белою бородою, быстрыми глазами и добро­душным выражением в лице... Он оборачивался то к одному соседу, то к дру­гому и пел свою песню, перерывая её иногда усмешкою. Кончил певец и на­чал другую песню: тут я разобрал, что поётся былина о Садке-купце, богатом госте».

Былинный стих особенный, в нём нет рифмы, речитатив передавал живые интонации сказителя, который то стягивал, то растягивал слова, использовал созвучия.

Рыбников собрал более двухсот былин и издал в Москве сборник с их текстами. А до этого былины существовали всего лишь в нескольких записях.

В Московской Руси прежние песни продолжали жить, рождались новые, которые звали народ и князей к единению. Но мы почти не встретим былин о Москве. По-прежнему пели о киевском князе, о том времени, когда Русь была едина. Словно творцы этих песен хотели сказать: «Посмотрите, какие славные богатыри были на святой Руси! Да неужто и сейчас таких не най­дётся?!»

И нашлись. И вышли на Куликов­скую битву. И разгромили ордынцев, положив начало освобождению народа от ненавистного чужеземного ига.

На севере от Москвы существовала в те времена вольная Новгородская рес­публика. Кроме старых, киевских бы­лин, там пели и свои песни о Садко, о Василии Буслаеве...

Новгородские купцы собирали дру­жины для освоения северных земель. Воины шли по рекам и озёрам на боль­ших речных судах. Суда эти называ­лись ушкуями, а сами дружинни­ки — ушкуйниками. А когда останавли­вались на ночлег, старик сказитель, а может быть, и молодой парень-скомо­рох, перенявший своё искусство от отца или дяди, пели им песни о былых време­нах, о славных делах русских богатырей.

Там, на Севере, среди вольного рус­ского народа, былины сохранялись и дожили до наших дней. Простые крестья­не были хранителями древней поэзии, не только хранителями, но и творцами. Среди них были истинные знатоки сво­его дела. Их на Севере называли ста­ринщиками, а сами былины — старина­ми. Каждый сказитель рассказывал бы­лины на свой лад, пел о том, что ему до­рого, и былины жили, передаваясь из уст в уста, и помогали жить людям.

Быть может, былины никогда бы не дошли до нас, если бы не особые условия жизни на Севере. Там никогда не было помещичьих владений, не было крепостно­го права.

Поморы в основном занимались про­мыслом рыбы и морского зверя. Для этого они собирались в артели. Артели были разные, маленькие и большие, до нескольких десятков человек. И всегда находилось в них место для сказителя. Уходили на промысел далеко и надол­го. Что было делать в долгие зимние вечера, когда сидели и вязали сети, чинили другие снасти? Тут и выручал сказитель. Хорошего скази­теля старались залучить заранее, иног­да переманивали из артели в артель. Хорошему сказителю и доля добычи по­лагалась такая же, как и всем, а то и больше. Потому что поморы знали: ког­да настроение хорошее, тогда и работа спорится.

Со временем появились былины и о делах житейских. Из них мы узнаём про то, как жили, как любили, как весе­лились люди, как в тяжёлые времена все вместе вставали на защиту земли русской.

Многие русские писатели любили бы­лины, пересказывали их. Например, бы­лину о Сухмане Одихмантьевиче пере­сказывали Лев Николаевич Толстой, А. Александров, А. Митяев.

Л.Н. Толстой

Сухман

(стихи-сказка)

Как у ласкова князь-Владимира Пированье шло, шёл почестей пир На бояр, князей, добрых молодцев. На пиру-то все порасхвастались: Один хвастает золотой казной, Другой хвастает что добрым конём, Сильный хвастает своей силою, Глупый хвастает молодой женой, Умный хвастает старой матерью. За столом сидит, призадумавшись, Богатырь Сухман Одихмантьевич, И ничем Сухман он не хвастает. Тут Владимир-князь, красно солнышко, Сам по горенке он похаживает, Жёлтыми кудрями он потряхивает, Одихмантьичу выговаривает: «Что, Сухмантьюшка, ты задумался? Что не ешь, не пьёшь и не кушаешь, Белой лебеди ты не рушаешь И ничем в пиру ты не хвастаешь?» Взговорил Сухман таковы слова: «Если хвастать мне ты приказываешь, Привезу ж тебе я, похвастаю, Лебедь белую, не кровавлену И не ранену, а живьём в руках». И вставал Сухман на резвы ноги, Он седлал коня свого доброго, Выезжал Сухман ко синю морю, Ко синю морю, к тихим заводям. Подъезжал Сухман к первой заводи, Не наезживал белых лебедей. Подъезжал Сухман к другой заводи, Не нахаживал гусей-лебедей. И у третией тихой заводи — Нет серых гусей, белых лебедей. Тут Сухмантьюшка призадумался: «Как поеду я в славный Киев-град? Что сказать будет князь-Владимиру?» И поехал он к мать Непре-реке. Глядь — течёт Непра не по-старому, Не по-старому, не по-прежнему, А вода с песком в ней смутилася. Тут Непру-реку Сухман спрашивал: «Что течёшь ты так, мать Непра-река, Не по-старому, не по-прежнему, А вода с песком помутилася?» Испровещится мать Непра-река: «Я затем теку не по-старому, Не по-прежнему, по-старинному, Что стоят за мной, за Непрой-рекой, Сорок тысячей злых татаровей. Они мост мостят с утра до ночи. Что намостят днём, то в ночь вырою, Да из сил уж я выбиваюся». Взговорил Сухман таковы слова: «То не честь-хвала молодецкая — Не отведать мне сил татарскиих». И пустил коня свого доброго, Чрез Непру-реку перескакивал, Не мочил копыт его добрый конь. Подъезжал Сухман ко сыру дубу, Ко сыру дубу, кряковистому, Дуб с кореньями выворачивал, А с комля дуба белый сок бежал; Ту дубиночку за вершину брал И пустил коня на татаровей. Стал Сухмантьюшка поворачивать, Той дубиночкой стал помахивать. Как махнёт вперёд — станет улица, Отвернёт назад — переулочек. Всех побил татар Одихмантьевич. Убежало ли три татарченка — Под кусточками, под ракитовыми У Непры-реки схоронилися. Подъезжал Сухман к мать Непре-реке, Из-под кустиков в Одихмантьича Три татарченка стрелки пустили Во его бока, в тело белое. Свет-Сухмантьюшка стрелки выдернул Из своих боков, из кровавых ран, Листьем маковым позатыкивал И спорол ножом трёх татарченков. Приезжал Сухман к князь-Владимиру, Привязал коня на дворе к столбу, Сам входил Сухман во столовую. Тут Владимир-князь, красно солнышко, Сам по горенке он похаживает, Одихмантьичу выговаривает: «Что ж, Сухмантьюшка, не привёз ты мне Лебедь белую, не кровавлену?» Взговорит Сухман таковы слова: «Гой, Владимир-князь, за Непрой-рекой Доходило мне не до лебедей: Повстречалась мне за Непрой-рекой Сила ратная в сорок тысячей: Шли во Киев-град злы татаровья, С утра до ночи мосты ладили, А Непра-река вырывала в ночь, Да из сил она выбивалася. Я пустил коня на татаровей И побил их всех до единого». Володимир-князь, красно солнышко, Тем словам его не уверовал, Приказал слугам своим верныим Брать Сухмантия за белы руки, В погреба сажать во глубокие; А Добрынюшку посылал к Непре Про сухмантьевы сведать заработки. Встал Добрынюшка на резвы ноги, Он седлал коня своего доброго, Выезжал в поле, к мать Непре-реке, Увидал — лежит сила ратная, В сорок тысячей, вся побитая, И валяется дуб с кореньями, На лучиночки весь исщепанный, Дуб Добрынюшка поднимал с земли, Привозил его ко Владимиру, Так Добрынюшка выговаривал: «Правдой хвастает Одихмантьевич: За Непрой-рекой я видал — лежат Сорок тысячей злых татаровей, И дубиночка Одихмантьича, На лучиночки вся исщепана». Тут велел слугам Володимир-князь В погреба идти во глубокие, Выводить скорей Одихмантьича, Приводить к себе на ясны очи, Таковы слова выговаривал: «За услуги те за великие Добра молодца буду миловать, Буду жаловать его до люби Городами ли с пригородками, Ещё сёлами да с присёлками, Золотой казной да бессчётною». В погреба идут во глубокие К Одихмантьичу слуги верные, Говорят ему таковы слова: «Выходи, Сухман, ты из погреба: Володимир-князь тебя милует, За твои труды за великие Хочет солнышко тебя жаловать Городами ли с пригородками, сёлами да с присёлками, Золотой казной да бессчётною». Выходил Сухман во чисто поле, Говорил Сухман таковы слова: «Гой, Владимир-князь, красно солнышко, Не умел меня в пору миловать, Не умел же ты в пору жаловать, А теперь тебе не видать будет, Не видать меня во ясны очи». И выдёргивал Одихмантьевич Из кровавых ран листье маково, Свет-Сухмантьюшка приговаривал: «Потеки река от моей крови, От моей крови от горючия, От горючия, от напрасныя, Потеки Сухман, ах Сухман-река, Будь Непре-реке ты родна сестра».

А. Александров

Сухман-богатырь

В СТОЛЬНОМ ГРАДЕ КИЕВЕ, у князя Владимира Ясное Солныш­ко за дубовыми столами был почётный пир. Собрались на том пиру и дру­гие князья, и бояре княжеские, и славные богатыри русские. И Добрыня Никитич был, и Илья Муромец, хоть и ста­рые, седовласые, но по-прежнему могу­чие, достославные богатыри.

Из больших золочёных братин пили гости по-братски пиво из погреба да мёд-брагу хмельную. Пили брагу, ле­бедь рушили, разговаривали и похвали­вались, как уж водится на пиру у нас. Глупый хвастал молодой женой, а без­умный хвастал золотой казной, умный хвастал старой матерью, сильный хва­стал своей силою да ухваткою богатыр­ской.

Вот едят они, пьют да кушают, лебедь белую они рушают. Лишь один молодой богатырь, Сухман Одихмантьевич, в уг­лу молча сидит. Он не ест, не пьёт; сам не кушает, белой лебеди сам не рушает. И ничем он не хвастает.

Князь Владимир Ясное Солнышко за гостями следит, вдоль столов прохаживается, похвальбу их слушает и улы­бается. Вдруг заметил он Сухмана Одихмантьевича. Подошёл к нему князь и спрашивает:

—  Отчего же ты, Сухман Одихмантьев сын, на пиру невесел сидишь? Отчего не пьёшь да не кушаешь, белой лебеди сам не рушаешь? Почему ничем не по­хвастаешь? Аль похвастаться нечем?

Посмотрел на него Сухман Одих­мантьевич и говорит:

—  Дай мне, князь, день с утра, день с утра да до вечера. Я поеду по тихим заводям, к островам поеду на Днепре-реке. Привезу тебе, князь, лебёдушку, лебедь белую да не кровавлену. При­везу тебе, князь, живую лебёдушку. А уж ты, коли хочешь, в пир подай её, на столы свои на дубовые.

Усмехнулся Владимир Ясное Сол­нышко и сказал:

—  Поезжай, Сухман Одихмантьевич. Только без лебёдушки не возвращайся. Я тебя ничуть не неволил, сам ты вы­брал себе испытание.

И пошёл Сухман Одихмантьевич на конюшню, оседлал своего каурого ко­ня и не взял с собой снаряжения, ни лука не взял, ни палицы, лишь кинжал повесил у пояса.

Вот приехал он к первой заводи: не плавают там ни гуси, ни лебеди, ни се­рые малые утёныши. Поскакал он вдоль Днепра-реки и приехал ко второй заво­ди, но не плавают там ни гуси, ни ле­беди, ни серые малые утёныши. И при­ехал он к третьей заводи, посмотрел во­круг и закручинился. Не плавают там ни гуси, ни лебеди, ни серые малые утёныши.

«Как же, — думает Сухман-богатырь, — возвращусь к князю Владими­ру? Сам похвастался, порасхвастался и вернусь ни с чем?..»

Поехал он дальше вдоль Днепра-ре­ки, только видит, Днепр течёт не по-ста­рому, в нём вода с песком помутилась.

Говорит Сухман Днепру-реке:

—  Почему ты, Днепр, течёшь не по-старому, не по-старому течёшь, не по-прежнему?

Отвечает ему Днепр-река:

— Как же мне течь по-старому, по-старому течь, по-прежнему? Ведь за мной стоит сила страшная, сорок тысяч злых врагов. Ладят идти они к Киеву, Киев-град огнём пожечь. Мостят мосты они калиновые, днём мостят, а ночью я повырою. И совсем из сил я повыбился.

И подумал Сухман Одихмантьевич: «Разве не честь-хвала мне, добру молодцу, отведать силы вражеской? Не бе­да, что нет снаряжения, — бог не вы­даст, свинья не съест».

Переехал он Днепр-реку, Днепр-река перед ним расступилась. Вырвал он в лесу дубиночку-вязиночку с кореньями, за вершинку взял — с комля сок потёк. А дубиночка та девяти сажен, девяти са­жен, девяноста пудов.

И пустил Сухман Одихмантьевич сво­его коня на врагов. Басурманская сила страшная, сорок тысяч перед ним стоит. Стал помахивать он дубиночкой по не­верной силе вражеской. Раз махнёт —

впереди улица, отмахнёт назад — переулочек. Бил долго Сухман, всех бы тут положил. А дубиночка-то, вязиночка, девяти сажен, девяноста пудов, на конце совсем обтрепалась, по лозиночкам да по щепочкам.

Но бежали от него три лучника, схо­ронились они под ракитов куст. Не.за­метил их славный богатырь Сухман Одихмантьевич, спешился с коня воды испить. Натянули враги свои луки и направили в него стрелочки калёные. И попала одна стрела ему в правую ру­ку, другая в левый бок, третья в белую грудь. А враги в страхе попрятались.

Но не охнул Сухман Одихмантьевич. Выдернул он стрелы калёные, сорвал маковые листочки и заткнул ими раны. И пустился он в путь в стольный Киев-град.

Приехал он в Киев, привязал коня к столбу точёному на княжеском дворе и прошёл во гридню к Владимиру. По­смотрел на него князь и нахмурился:

—  Обещал ты мне, Сухман Одихмантьевич, лебедь белую. Но не вижу я и утёныша малого.

Отвечает ему Сухман-богатырь:

—  Не привёз я, князь, лебедь белую. Повстречались мне за Днепром вороги поганые, сорок тысяч шло их на Киев. Мостили мосты калиновые, в пированьице к нам собирались. А теперь все они за Днепром лежат. Я побил их всех до единого.

Возмутились тут князья и бояре, за­роптали богатыри славные:

—  Не над нами он, князь, надсме­хается, не над нами он, князь, потешается. Над тобою, Владимир-князь.

Не поверил князь Сухману Одихмантьевичу. Повелел Владимир Ясное Солнышко посадить Сухмана Одихмантьевича в глубокий погреб, темницу тёмную. Завалили погреб железными плитами и сверху землёй призасыпали.

А потом позвал князь Владимир ста­рого богатыря Илью Муромца и сказал ему:

—  Посылаю тебя, чтоб ты степь за Днепром обследовал. Не идут ли на Киев враги? Может, видел Сухман Одихмантьевич всего-навсего их дозоры?

Недолго Илье собираться. Взял он палочку, клюку свою дорожную, невеликую, всего шесть пудов, и побрёл к Днепру по дороге, как странник.

А когда пришёл, то увидел, что ле­жит за Днепром сила вражеская, сила побитая, несметная. А ещё увидел он дубиночку-вязиночку, девяти сажен, де­вяноста пудов. На конце она совсем об­трепалась, по лозиночкам да по щепоч­кам.

Илья Муромец стал вдоль берега по­хаживать и считать всех врагов повер­женных. Поначалу считал единицами, потом сотнями, потом тысячами. Насчи­тал богатырь сорок тысяч голов, сорок тысяч без трёх, и задумался. И уже хо­тел Илья Муромец повернуть назад. Только тут три лучника выскакивали, чтоб наброситься на безоружного. На­тянули они свои луки тугие. Но   успел

повернуться Илья Муромец — он и в старости был по-прежнему скор, — и швырнул свою палочку дорожную, и зашиб всех троих он до смерти.

Возвратился Илья Муромец и сказал князю Владимиру:

—  Правдой хвастал Сухман Одих­мантьевич. Ровно сорок тысяч врагов, как один, лежат.

Повелел князь Владимир отворить темницу тёмную. Отворили её бояре, но не вышел Сухман Одихмантьевич по их просьбе на белый свет. Попросил то­гда Ясное Солнышко Илью Муромца, но ответил ему старый богатырь:

—  Не пойду я, князь, Сухмана звать. Ты нанёс ему обиду жестокую, ты к не­му на поклон иди!

И пошёл сам князь с боярами, выхо­дил Сухман на белый свет. Говорил ему князь:

—  Я тебя, Сухман Одихмантьевич, за твою услугу великую жалую города­ми с пригородками, сёлами с присёл­ками да бессчётной золотой казной.

А Сухман-богатырь совсем бледный стоял, отвечал он князю Владимиру:

—  А не честь добру молодцу брать города с пригородками, сёла с присёл­ками и бессчётную золотую казну. Не умел ты меня, Ясное Солнышко, ми­ловать, не умел ты меня, Ясное Сол­нышко, жаловать.

И повыдёргивал он листочки мако­вые из глубоких ран, и поникла голова его молодецкая на пробитую грудь. И из ран его смертельных протекала Сухман-река, река кровавая, река го­рючая.

И сказал Илья Муромец:

—  Ты прощай, Сухман Одихмантье­вич.

И сказал старый Днепр Сухман-реке:

—  Будь сестрой моей, сестрой мень­шею и любимою, сестрой названой.

А. МИТЯЕВ

Сухман-богатырь

Однажды киевский князь созвал на пир всех своих бояр, всех воевод, всех богатырей, всех дружинников.

Об этом узнал басурманский царь. Он подумал: «Пока пируют, моё войско подберётся к Киеву. Захвачу город, возьму много добра, уведу пленников, дворцы и дома сожгу». Тут же басурманское войско пошло в поход. Вперёд поскакали конные. Они хватали каждого, кто встречался на дороге, и некому было предупредить киевлян.

Как туча движется по чистому полю вражеское войско.

А у князя пир идёт. Не один день пируют. Уж скоморохи устали играть на дудках. Песенники устали песни петь. Плясунов ноги не держат. Тогда гости стали рассказывать, кто в каких походах бывал, о чём слыхал, что видал.

Князь всех слушает, хвалит. Самых удалых одаривает подарками: кому даст кафтан, кому серебряную чашу, кому горсть золотых денег.

На особой лавке, покрытой бархатом, сидели богатыри. Среди них богатырь Сухман. Один он молчал. Князь его спрашивает:

— Чем тебя наградить? Ты о себе не говоришь. Да мы и так знаем, много ты побил врагов, землю русскую защищал храбро. Хочешь, возьми у меня деревню. Хочешь, целый город бери.

— Спасибо, — ответил богатырь. — Ничего мне не надо.

— Как не надо? — удивился князь. — Может быть, ты зло на меня таишь, поэтому от подарка отказываешься?..

— Зла у меня нет, — сказал Сухман. — И чтобы ты поверил мне, я поймаю для тебя лебедь. У других князей во дворах медведи на цепи, а в твоём дворе пусть живёт белая лебёдушка.

Зашумели гости — трудно лебедь поймать. Стрелой подстрелить и то не каждый может. А князь обрадовался. Велел слугам под окнами дворца копать пруд, налить в него озёрной воды.

Сел Сухман на коня, пообещал вернуться через день и уехал из города.

Доехал богатырь до Днепра-реки. Смотрит — нет ли в заводях лебединой стаи. А вода в реке мутная, перемешана с песком.

— Отчего ты замутилась, Днепр-река? — спросил Сухман.

Река ему ответила:

— Как же не замутиться? Третий день басурмане мост мостят. Хотят переправиться и на Киев напасть. А я берега рою, мост рушу. Да уж нет у меня больше силы...

Богатырь въехал на бугор, посмотрел за реку и увидел в чистом поле огромное войско — сорок тысяч на конях, а пеших не сосчитать.

«За помощью скакать поздно, — подумал Сухман. — Меч и палица дома остались».

На бугре росли дубы. Сухман выдернул какой крепче, ветки оборвал, сучки обломал. Взялся обеими руками за вершину. Тут диким голосом заржал богатырский конь, перескочил реку. Очутился богатырь перед врагами.

Как махнул Сухман дубинищей, как начал басурман колотить! Направо махнёт — получается улица. Налево махнёт — переулочек. Валятся враги с ног. Сколько-то времени прошло — всех побил Сухман.

Но и сам богатырь еле живой. Весь изранен стрелами.

Подошёл богатырь к реке. Обмыл раны. Воткнул в них маковые листья, чтобы кровь не текла. Попросил он раны:

— Не болите! Не в драке, не в баловстве получил я вас. Я город Киев спасал, русскую землю защищал.

И перестали болеть раны.

Сел Сухман на коня. Поехал в Киев.

Первыми увидали в городе Сухмана боярские сыновья. Они были завистливые, злые.

— Ты, богатырь, обещал живую лебедь привезти. Где же белая лебедь? В облаках летает?

За боярскими сыновьями бояре на улицу выбежали. Тоже стали над Сухманом смеяться. Обзывают хвастуном. Пальцами показывают.

И князь на крыльцо вышел. Видит, богатырь вернулся с пустыми руками. Рассердился:

— Так-то мне служишь? Потешаться надо мною вздумал?

— Не сердись, — сказал Сухман.— Не привёз я белую лебедь. Не сдержал слово. С басурманским войском бился. Было сорок тысяч на конях, а пеших не сосчитать. Всех побил.

Тут боярские сыновья и бояре ещё пуще развеселились. От смеха по земле катаются.

— Нет чтобы просить у князя прощения, вон какую ложь придумал!

Князь совсем разгневался. Приказал посадить Сухмана в глубокую темницу.

Бояре связали Сухману руки. Посадили в глубокую темницу.

Услышали об этом богатыри. Пошли к князю, и самый старший и сильный богатырь Илья Муромец сказал:

— Как же ты, князь, мог сделать такое? Боярам поверил, а богатырю не поверил? Если не исправишь дело честью, мы сами Сухмана из неволи выведем. А сейчас пошлём в чистое поле Добрыню. Пусть посмотрит, что там.

Съездил Добрыня в чистое поле. Привёз дуб, которым бился Сухман.

Как поглядел князь на дуб, ни о чём Добрыню не стал расспрашивать, побежал к темнице — выпустить на волю богатыря. Дуб-то у комля на щепки расщепился — каждому видно, какое сражение было в чистом поле.

Сухман вышел из темницы. Сам князь руки ему развязал. Просит прощения. Велел слугам нести золото, серебро, жемчуг, дорогое оружие, парчовые кафтаны — в подарок Сухману.

А Сухман усмехнулся, на княжеское подношение и не поглядел:

— Хорошо ты, князь, меня провожаешь. Вот бы встречал так... А вам, богатыри, спасибо. В дни моей радости вы были товарищами. Товарищами остались и в дни моей печали. Жалко расставаться с вами. Да разболелись от обиды раны. Так болят, так болят, что нет силы терпеть. Прощайте...

И пошёл Сухман с княжеского двора. Вышел он из Киева. Пришёл на берег Днепра-реки. На берегу вынул из ран маковые листья.

И умер.