С неизменным уважением и восхищением произносим мы имя художника Ивана Николаевича Крамского (1837-1887), руководителя Товарищества передвижников, замечательного портретиста, оставившего в памяти многих поколений образы своих современников: собратьев по кисти, писателей, критиков, крестьян, домочадцев. Огромное значение он придавал рисунку, живому искусству, мастерству.
Крамской принадлежал к художникам нового типа, для которых интересы искусства были неразрывны с животрепещущими проблемами времени. За личным творчеством он не забывал коллективных интересов.
«Только чувство общественности дает силу художнику и удесятеряет его силы»,— так формулировал Крамской свою позицию.
Художник не жалел сил и времени, чтобы продвинуться вперёд в профессиональном мастерстве. Учил не только других, но и сам постоянно учился, перенимая всё лучшее у своих товарищей и учеников. Репин вспоминал о своей первой встречей с Иваном Крамским. Он тогда только поступил в рисовальную школу и узнал, что по воскресеньям там преподаёт учитель Крамской. Худощавый человек в чёрном сюртуке твёрдой походкой вошёл в класс. Он не был похож на Крамского: вместо бледного профиля и каштановых кудрей до плеч у этого человека было худое скуластое серьёзное лицо и чёрные гладкие волосы. Больше всего запомнились глаза: «Не спрячешься, даром что маленькие и сидят глубоко во впалых орбитах, серые, светятся».
Он избегал помпезности и красочности в изображении сильных, незаурядных характеров тех людей, кто ему позировал, стараясь наиболее полно показать драму человеческого сердца или богатый внутренний мир человека.
Художник говорил, что одни произведения живописи ласкают глаз зрителя и нравятся, не шевеля ни ума, ни сердца и не давая более глубокого наслаждения. Другие требуют серьёзной вдумчивости, а некоторые для своей оценки и понимания не обойдутся без большой исторической подготовки. Но обыкновенный, наивный зритель может «простоять с истинным удовольствием даже перед картиной последней категории, если в ней будет сказываться исполнительный талант художника».
Крамской вспоминал, что влечение к живописи у него появилось довольно рано: в 7 лет он лепил из глины казаков, после окончания училища рисовал всё, что ему попадалось. Шестнадцатилетнему юноше представился случай вырваться из уездного города с одним харьковским фотографом. С ним в течение трёх лет он объехал большую половину России в качестве ретушёра и акварелиста. Эта суровая школа сформировала самостоятельные взгляды Ивана Крамского, его напористость и предприимчивость.
В 1857 году, когда ему уже исполнилось 20 лет, он, будучи уже человеком с жизненным опытом и специалистом-ретушёром, приехал в Петербург из захолустного городка Острогожска Воронежской губернии.
В Академии художеств было много учеников и вольнослушателей, приехавших из отдалённых уголков России, их называли разночинцами. Очень точную характеристику им дал критик В. Стасов: «Эти новые люди умели и думать, и читать книги, и рассуждать... и видеть, и глубоко чувствовать, что кругом них в жизни творится. Искусство не могло уже для них в жизни быть праздным баловством».
Сразу после смерти отца в двенадцать лет Иван начал работать. Сначала был писарем, затем поступил к фотографу: совершенствовался в ретуши, расписывая снимки красками, дорабатывая их тушью. Работа приносила Крамскому неплохой доход, но он мечтал о поступлении в Академию художеств и боялся, что провалится при исполнении рисунка с гипсов. Знакомый художник А. Литовченко принёс ему для зарисовок гипсовые слепки головы Венеры, затем Лаокоона. Рисунки удались, и Крамской был зачислен в академию.
Однако на занятиях ученикам предлагались мифологические, библейские, исторические сюжеты, живопись, которой обучали в академии, уводила от жизни в идеальный мир, восполняя недостаток прекрасного в действительности.
Друзья Ивана Крамского были лучшими учениками в академии, принимали участие в выставках, получали награды за свои произведения, писали в академических классах мужиков-натурщиков, исправляя на этюдах их мозолистые ступни по античным слепкам, как того требовали профессора. Зато в свободные часы работали только с натуры, и вместо античных богов и исторических героев появлялись на полотнах «мужики», «нищие», «крестьянские дети». На квартире Крамского по вечерам много рисовали, обсуждали сделанное, говорили о происходивших в стране волнениях, новых статьях журнала «Современник».
И неожиданно для профессоров в 1863 году Крамской вместе с 13 товарищами вышел из академии, отказавшись от конкурса на большую золотую медаль. С того момента началась борьба из-за куска хлеба, хотя цели ничего общего с рублем не имели.
По мнению Ивана Николаевича, не стоило тратить время на «искусство ради искусства», поэтому он и его товарищи отвергли ложный академизм, выступив за реалистическое развитие живописи.
«Никогда и ни от кого: ни от отца, ни от брата, ни от матери и ни от кого из благодетелей я не получал ни копейки... Учился, и всегда жил, только на то, что мог заработать. Вот моя история».
Протест выпускников академии означал в первую очередь требование равноправия бытовой живописи с другими жанрами. Некоторые профессора академии считали поступок неопытных юношей легкомысленным заблуждением. Однако резонанс в художественной среде был огромным: ученики академии перестали с прежним благоговением слушать профессоров, интересовались теперь артелью художников, образованной бунтарями.
Так, например, Илья Репин, только что поступивший в академию, приносил Крамскому свои работы и всегда поражался меткости его суждений. «Мало-помалу я потерял к академическим профессорам доверие, интересовался только замечаниями Крамского, слушал только его»,— писал Илья Ефимович.
Члены артели сообща сняли квартиру, хозяйство стала вести жена Крамского — Софья Николаевна. Крамской был старшиной, дела вёл добросовестно и аккуратно, заказы с товарищами исполнял так, что на академических выставках работы артельщиков занимали самое почётное место и всех удивляли. В 1871 году первой картиной Крамского на I передвижной выставке появились «Русалки» из «Майской ночи» Гоголя.
Своим личным примером Крамской оказывал на артель огромное влияние и придавал огромное значение слову «товарищество». Именно это слово было выбрано молодыми художниками позже для названия своего нового объединения «Товарищества передвижных художественных выставок», созданного в 1870 году, через три года после того, как распалась артель. Художников стали называть «передвижниками». Они стремились узнать жизнь простого народа, проникнуть в крестьянскую психологию, поэтому писали много этюдов, картин с изображением деревенских жителей. Крамской тоже создал замечательные крестьянские образы «Полесовщика» (1874) и «Мины Моисеева» (1882). Это два разных народных типа: один полон энергии, достоинства, другой — хитроватый, всё подмечающий.
Но главной работой Крамского оставался «Христос в пустыне». Об этом полотне, созданном в 1872 году и выставленном на II Передвижной выставке, он писал: «Есть один момент в жизни каждого человека, когда на него находит раздумье, пойти ли направо или налево, взять ли за господа бога рубль или не уступать ни шагу злу... И вот у меня является страшная потребность рассказать другим то, что я думаю».
Толчком к созданию небывалого полотна послужила потрясшая Крамского картина Александра Иванова «Явление Христа народу». Хотелось «закричать миру громко, во всеуслышание всё то, что скажет о нём история, поставить перед лицом людей зеркало, от которого бы сердце их забило тревогу».
Крамскому было близко истолкование евангельского сюжета в картине Николая Ге «Тайная вечеря», он для себя сделал копию с неё. С тех пор мысль о собственном прочтении евангельского сюжета не оставляла Ивана Николаевича. Он неоднократно обращался к библейским сюжетам, образу Христа, работал над эскизами для росписей Храма Христа Спасителя в Москве, расписывая купол Храма.
Когда Крамской навещал в Крыму смертельно больного художника Фёдора Васильева, в окрестностях Бахчисарая он делал в альбомах зарисовки каменистой почвы, облаков и других деталей пейзажа, необходимых для будущей картины. Постепенно вырисовывался образ будущей картины: Христос, сидящий на обрывистом скалистом берегу над морем, точно зажатый горным пейзажем. Сочетание коричневато-красных и синих тонов должно было передать сильную, но сдерживаемую внутреннюю боль, которую чувствует человек, взяв на себя чужие страдания.
Крамской развернул фигуру Христа влево от зрителя, отказавшись от профильного поворота, иначе зрители не могли бы вглядеться в лицо Христа, увидеть его крепко сжатые руки, а именно это являлось главным в понимании образа. Художник не использует пальмы, поместив Христа в каменистое аскетическое пространство, пустыню.
Художник изобразил Христа в тот момент, когда он принимает решение стать на путь праведника. Иисус погружён в глубокие раздумья, словно обычный человек, который задумался, выбирая жизненный путь, ему нужно преодолеть свои слабости во имя высокого нравственного идеала.
На сорок дней и ночей Христос удалился в пустыню от людей, от суеты мира, чтобы в одиночестве и молчании, отказавшись от искушений богатством, властью, славой, бессмертием, подготовить себя для последнего крестного пути. Размышления о выборе пути в жизни, о совести, готовности жертвовать собою ― это вечные вопросы, которые в своей жизни хоть однажды решает каждый думающий человек, когда бы он ни жил.
Основная идея картины оказалась особенно понятной прогрессивно настроенной интеллигенции 70-х годов, которая видела цель своей жизни в служении народу и отказе от личного благополучия. Всеволод Гаршин признавался, что его поразило в картине «выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу, совершенной решимости бороться с ним». Иван Гончаров был потрясён «внутренней, нечеловеческой работой над своей мыслью и волей — в борьбе сил духа и плоти...»
Через три года Крамской задумал продолжение библейского сюжета о трагичности судьбы человека, посвятившего жизнь поискам истины, в полотне «Хохот», темой которой станет поругание Христа злобной и не понимающей его толпой. Художник делал эскиз за эскизом, стремясь к совершенству, но они не удовлетворяли его, работа двигалась медленно. Он никому не показывал полотно, откладывал его на время, писал другие картины, портреты.
Самой загадочной считают портрет «Неизвестной», до сих пор не знают, кто изображён на нём, по поводу модели существует много разных предположений. Это скорее не портрет конкретного лица, а своеобразное представление художника об идеальной красоте. Образ надменной красавицы, безусловно, нравился Крамскому, он невольно передал и душевную пустоту своей модели, её мнимую значительность. Богато и со вкусом одетая девушка сидит в пол-оборота на кожаном сидении экипажа, на ней тёмно-синяя бархатная шубка, отороченная серебристым мехом и убранная атласными лентами, изящная шляпка с белым страусовым пером почти скрывает причёску. Одна рука в пушистой муфте, другая с золотым браслетом затянута в лайковую перчатку. Женщина богата и благополучна, независимо и смело она смотрит на публику вокруг себя.
Силуэт дамы, словно сошедшей с модной картинки журнала, проступает на розово-палевом фоне, среди неясных очертаний Аничкова дворца, освещенного вечерними лучами солнца. Живописец уделил много внимания пейзажу, с особой тщательностью выписал детали одежды. В «Неизвестной» есть неуловимая загадочность и обаяние, чувствуется богатый внутренний мир. И хотя имя этой дамы неизвестно, «в ней... целая эпоха».
«Дама в коляске, в час прогулки по Невскому, от трёх до пяти часов пополудни, в бархатном платье с мехом, с величавой смуглой красотой полуцыганского типа...», ― сообщал в «Биржевой газете» писатель Пётр Боборыкин. На загадочную даму с картины Крамского пришёл посмотреть чуть ли не весь Петербург.
Репин в книге «Далёкое близкое» вспоминал, как однажды ватага артельщиков-художников привела в дом необыкновенную красавицу: «Я просто остолбенел от этого дивного лица, роста и всех пропорций тела черноглазой брюнетки...» Общий зал превратился в этюдный класс, девушку посадили на возвышение. На этюднике Крамского она была очень похожа на оригинал: «Эта теплота, очарование вышли только у него».
В 1883 году на одиннадцатой выставке Товарищества появилась картина с изображением красивой темноглазой дамы. Та ли это элегантная незнакомка, что когда-то позировала в доме художника, сказать трудно. Художник скрыл имя прекрасной модели. Кто-то находил сходство с петербургскими аристократками, слышались имена столичных княгинь, баронесс — женщины их круга умели так горделиво, царственно возвышаться в щегольском экипаже над толпой. Образ неизвестной связывали с героиней романа Льва Толстого Анной Карениной, с Настасьей Филипповной из романа Достоевского «Идиот». Особенно популярной стала картина после появления в 1907 году стихотворения Александра Блока «Незнакомка».
Среди версий, кем могла быть неизвестная женщина с картины Крамского, есть упоминания о Екатерине Михайловне Долгорукой, второй супруге Александра II. Императорская семья не приняла её, а это задевало самолюбие женщины. Вот почему фоном для портрета был выбран Аничков Дворец, в котором жила тогда семья наследника престола.
По другим сведениям моделью для написания «Незнакомки» стала женщина свободного поведения, которая была на содержании богатого обожателя.
Есть ещё мнение, что на картине изображена Матрёна Саввишна, крепостная крестьянка из Курска, вышедшая замуж за дворянина Бестужева, который увидел красавицу служанку у своей помещицы тёти, привёз девушку в Петербург, не жалел средств для обучения её этикету, танцам, грамоте. Когда умер их первенец, родня Бестужевых добилась расторжения брака. При возвращении на родину Матрёна Саввишна тяжело заболела и умерла в больнице.
Крамской познакомился с Матрёной в столице и был так поражён её красотой, что решил изобразить её на портрете. Вероятно, тогда он услышал историю о том, как девушка встретила на улице свою бывшую помещицу и как они узнали друг друга. Бывшая хозяйка ждала от своей горничной благодарности за позволение отдать её Бестужеву. Но Матрёна проехала мимо неё с таким величавым видом, словно не узнала.
Крамской представил себе эту ситуацию и по-своему домыслил, сделав свою картину такой загадочной и недосказанной.
Иван Крамской часто писал заказные портреты, но всегда стремился раскрыть внутренний облик человека, точно выразить психологию характера. По просьбе Павла Третьякова был создан портрет Л.Н. Толстого. Писатель предстал в скромной рабочей блузе, чуть упрямо наклонена голова, напряжён взгляд, слегка сдвинуты брови, но как убедительно переданы величие и простота.
Картина «Некрасов в период «Последних песен» создавалась художником у постели умирающего поэта. Задумчивый взгляд Некрасова, выразительность позы, белый цвет точно передают проникновенный образ поэта-гражданина.
Иначе решён художником образ писателя Салтыкова-Щедрина. Перед нами человек, который не мог равнодушно проходить мимо социальной несправедливости. Проникающий взгляд строгих глаз этого принципиального, сурового человека обращён на зрителя.
Заставляет сопереживать, вызывает сострадание и надолго остаётся в памяти картина-реквием «Неутешное горе». Сюжет родился из личной боли Крамских в связи с кончиной сына. Мать, скорбящая об умершем ребёнке, написана с жены художника. «Это не картина, а точно живая действительность»,— говорил о ней Репин.
До последнего мгновения своей недолгой жизни Иван Крамской оставался беспримерным тружеником. Внезапная смерть настигла его за мольбертом 25 марта 1887 года, когда он писал портрет своего лечащего врача, доктора Раухфуса.
Литература
1. Ненарокомова И.С. Крамской. - М.: Детская литература, 1991.
2. Порудоминский В. Крамской. - М.: Искусство, 1974.
3. Репин И. Далёкое близкое. Вступ. ст. К. Чуковского. - Л.: Художник РСФСР, 1982.
4. Улыбышева М. Что передвинули передвижники. - М.: Фома, 2012.
5. Чурак Г. И.Крамской. Христос в пустыне/ Юный художник. - 1997. - №4. - С.12-14.
6. Яковлева Н. Иван Николаевич Крамской. - М.: Художник РСФСР, 1990.
