Бытует выражение «все мы родом из детства». Подразумевается, что именно в детстве формируется характер человека.

Если говорить о художнике Мстиславе Валериановиче Добужинском (1875—1957), то детство не только сформировало его характер, но и подсказало профессию, и определило весь его жизненный путь.

Мать и отец рано разошлись. У матери — оперной певицы — была другая семья, другой ребёнок. Отец офицер — так больше и не женился, посвятил свою жизнь малолетнему сыну. На склоне лет, в эмиграции знаменитый Мстислав Добужинский будет писать свои «Воспоминания» и с благодарностью посвятит их отцу.

Он будет вспоминать кабинет отца с бесчисленными полками книг и чтение вслух. Всё, что он узнавал из книжек, сильно действовало на его воображение. Прекрасные картины на стенах и нянин зелёный сундук с таинственными предметами. В зале — огромный аквариум, сделанный руками отца, с фантастическим гротом и не менее фантастическими обитателями. Неутомимый ёжик Федя, птицы редких пород... Квартира, где прошло детство художника, была для него целым миром.

Рисовать начал рано. Сохранился рисунок, сделанный им лет в пять: стакан с чаем, нарисованный красной краской, в нём — синяя ложка. Юный художник увидел, что ложка в стакане преломляется и показал это в рисунке. Желание рисовать поощрялось, было обилие карандашей, бумаги, красок...

«Кем я буду, когда вырасту большим, я ещё не решил, но хотелось быть особенным, не таким, как все».

Отец заложил в сыне потребность в труде с самых ранних лет: «неустанные поиски себя, веру в непобедимую силу добра и торжество духа над телом».

Но вот закончена гимназия. Мстислав по совету отца идёт в университет. Становится юристом, поступает на службу. И начинает жить двойной жизнью: служит — и тайком рисует. Что рисует? Рисует Петербург.

Сначала это «идиллия петербургского детства» — прогулки по городу с няней или отцом. Он любит набережные, помнит на Троицком мосту русалок с гербами в руках, не боится медузы Горгоны на решётке Летнего сада, испытывает восторг перед балаганами на Марсовом поле... Рождественские ёлки, петербургская весна с Пасхой... Когда приходилось из-за военной службы отца на некоторое время уезжать из города, мечтал о жизни в Петербурге, как о счастье.

Потом чувство к городу изменилось: пришли будни, появилась привычка не замечать красоты. Понадобилось вернуться в Петербург после двухлетнего пребывания за границей, чтобы увидеть город новыми глазами, почувствовать его величие и гармонию. Но «ещё более меня уколола изнанка города, его „недра"... — эти спящие каналы, бесконечные заборы, глухие задние стены домов, склады чёрных дров, пустыри, колодцы дворов... Всё казалось полным горькой поэзии и тайны...»

Это был уже не тот Петербург, который он знал в детстве. Он увидел в городе сочетания «барского» и «пролетарского», Санкт-Петербурга и Питера. И Добужинский стал рисовать этот свой Петербург. «Со всеми контрастами трагического, курьёзного, величественного и уютного... Единственный и самый фантастический город в мире».

Многие изображали Петербург как город с красивыми дворцами и большими площадями. А Добужинский показывал укромные дворики, обычные жилые дома, заборы. По его картинам и рисункам можно хорошо представить, каким был Петербург в начале XX века. Именно тогда художник создал серию рисунков акварелью и цветными карандашами, которая называется «Типы Петербурга». Что же это за «типы»? Вот продавщица молока. Она ходила по улицам с металлическими бидонами и наливала желающим молоко. Обычно на них были яркие полосатые юбки, чтобы их было видно издалека. Вот и у Добужинского старушка-молочница, в разноцветной юбке, с бидоном за спиной, бредёт вдоль забора, на котором висят какие-то афиши. А пока покупателей нет, она решила сама заняться покупками, прихватив большие мешки.

На другом рисунке ещё один характерный для Петербурга тип — ломовой извозчик. Слово «ломовой» означает «тяжёлый», а ломовой извозчик — человек, который на лошади, запряжённой в телегу, перевозит тяжёлые грузы —
дрова, кирпичи. И лошади, и извозчики, конечно, должны быть очень сильными. Добужинский с удовольствием показывает своих персонажей, тщательно изображая и одежду, и характер. И даже подробно рисует всю лошадиную упряжь и узоры на дуге.

Добужинский любил не только Петербург, но и старые русские города, и на одном из своих рисунков под названием «Провинция» изобразил такой город, но не современный ему, а каким он был во времена Пушкина, в 30-е годы XIX века. Работы Добужинского — это настоящая городская летопись. Он показывал, как менялись города с течением лет.

Ходить пешком. Именно такой ритм предпочитал Мстислав Добужинский. Ходить пешком желательно в одиночестве, вести дневник, писать друзьям письма... А главное — смотреть, наблюдать, «воспринимать жизнь всеми порами души» и рисовать «свой Петербург».

Внешне Добужинский казался надменным и горделивым. По крайней мере таким в дореволюционные годы воспринимал его Чуковский. Художники из «Мира искусства», рассказывал Корней Иванович, обычно приходили все вместе — замкнутые, с неподвижными лицами, в высоких накрахмаленных воротничках, как будто и сами были накрахмаленные. Они усаживались поближе друг к другу и заговорщически молчали... Самым неприступным из них казался Добужинский.

Но внешность часто бывает обманчивой... Чуковский понял это, правда, уже после революции, когда в голодном 1921 году они вместе с Добужинским организовали в Псковской губернии колонию для изголодавшихся петербургских писателей и художников. Оказалось, вспоминал Корней Иванович, Добужинский — человек мягкий и покладистый, к людям расположенный... он украдкой пишет стихи и любит сказки...

Оказалось, что и революцию 1917 года Мстислав Добужинский воспринял с долгожданной радостью и «стал работать на неё до изнеможения»: оформляет город к революционным праздникам; участвует в массовом спектакле; преподаёт; является непременным членом худсоветов многочисленных изданий, редакций, театров...

Но с болью в сердце наблюдает художник, как умирает его Петербург. «Город умирал смертью необычайной красоты,— напишет он потом в «Воспоминаниях»,— и я постарался посильно запечатлеть его страшный, безлюдный и израненный облик. Это был эпилог всей его жизни — он превращался в другой город — Ленинград, уже с совершенно другими людьми и совсем иной жизнью».

Когда в 1924 году пришло приглашение посетить Литву, Добужинский поехал в Вильнюс вместе с семьёй. Так началась его эмиграция, которая продлилась тридцать три года — до самой его смерти.

Вместе с эмиграцией пришла к Мстиславу Добужинскому и эмигрантская болезнь — ностальгия. В те годы её называли проще — тоска по родине. «Я не могу спокойно работать в Литве, — пишет он, — на меня смотрят как на непрошенного гостя». О Париже: «Мы связаны с Парижем только мебелью». О Соединённых Штатах: «...эта опостылая жизнь по ту сторону океана...»

Вторая мировая война застала Добужинского в Америке. Особенно остро переживал он трагедию родного города — блокаду, голод, страдания людей... Седьмая (Ленинградская) симфония Шостаковича потрясла его, он хочет ставить балет на музыку Шостаковича. И рисует. На акварелях: леденящая стужа «Дороги жизни» и гордые силуэты Исаакия и Петропавловского собора.

И слаще всякой музыки для него — Петербург и Ленинград...