О портретах Анны Ахматовой написано много. Однако сколько этих портретов, трудно посчитать. Художники запечатлели Анну Андреевну разной, надеясь показать то скромность, то строгость, то самоуверенность, то царственность.
Если такие трудности возникли с изображением внешности Ахматовой, то можно представить, как неоднозначно воспринималось её творчество современниками и последующими поколениями читателей. До сих пор не разгаданы секреты мастерства женщины-поэта, сумевшей преодолеть тяготы судьбы и остаться строго-величественной и скромной. «Таинственный источник» силы кроется в умении говорить правду о себе самой и о том времени, в котором больно душе до такой степени, что утолить боль можно лишь поэзией...
Рекомендую прочесть портретный очерк, посвящённый Анне Ахматовой. Только поэт может рассказать о поэте так, как никто другой. Это вполне удалось Юлии Нейман.
Юлия Моисеевна Нейман (1907 — 1994) известна по публикациям в журналах «Костёр», «Пионер», «Смена» под псевдонимом Ю. Новикова. Она писала очерки, стихи, переводила. Окончила литературный факультет МГУ.
В университете Юлия подружилась с Арсением Тарковским и Марией Петровых. Они нашли общий язык, сошлись во взглядах, были молоды, смешливы, ироничны и безраздельно преданны поэзии. Каждый из них оставался самим собой. А ещё их объединяли душевная совместимость и чувство юмора, сопутствующее истинному таланту.
Печататься Нейман начала в 1934 году. Её лирические стихи полны раздумий о пережитом, о поэзии, о природе. Но часто приходилось писать в стол. Отдельные редкие публикации приносили только горечь: цензурная правка, сокращения, произвольный отбор не самых лучших стихотворений. Спасали переводы Рильке, Яна Райниса, Расула Гамзатова, Давида Кугультинова.
В 1958 году Юлия познакомилась с Анной Андреевной Ахматовой и читала ей свои стихи. Услышать похвалу самой Ахматовой — памятное событие для скромной Юлии. Увидеть же свою первую книгу напечатанной Нейман удалось, когда ей исполнилось шестьдесят семь лет.
Ю. Новикова
Таинственный источник
Злые волшебники в сказках любят задавать коварные вопросы. Но при всей каверзности загадки их разрешимы, и волшебники остаются в дураках. Любопытно, что получилось бы, если кто-нибудь из них вздумал спросить: «Почему прекрасное прекрасно?»
Прекрасное, а не красивое. Красивое бывает и приукрашенным, а в секретах такого рода нетрудно разобраться. Прекрасное подлинно и неделимо, просто и величаво. Пойди объясни, почему.
Пойди объясни, почему прекрасны строки Анны Ахматовой:
...Еще струится холодок,
Но с парников снята рогожа.
Там есть прудок, такой прудок,
Где тина на парчу похожа.
А мальчик мне сказал, боясь,
Совсем взволнованно и тихо,
Что там живет большой карась
И с ним большая карасиха.
Все слова здесь как будто житейские, обиходные, расставлены они в привычном порядке... И говорится в стихах о понятном. Почему же их невольно произносишь «взволнованно и тихо», словно боясь спугнуть музыку, звучащую где-то между строками, за строками? Каким неуследимым способом эти стихи убеждают нас, что жизнь таинственна и глубока?
Можно, конечно, объяснить это удивительной зоркостью поэта, редким искусством отбирать слова... Но вряд ли такие рассуждения помогут вам почувствовать прелесть и своеобразие стихов Ахматовой, если вы сами не почувствовали. По крайней мере мы не гонялись за такими объяснениями, когда были в вашем возрасте...
В те трудные двадцатые годы библиотеки нашего городка почти не пополнялись, книжные магазины пустовали... Никому из моих школьных друзей не посчастливилось держать в руках «Вечер», «Четки», «У самого моря», «Подорожник» или другие изданные к тому времени сборники Анны Ахматовой. И все же отдельные стихи из этих книг точно сами собой попадали в наши тетрадки и, как выяснилось потом, запомнились на всю жизнь.
Пожалуй, то были и не лучшие стихи Ахматовой. Но и они — короткие и грустные поэтические истории о сероглазом короле или же о канатной плясунье — дышали непонятным очарованием и отличались от стихов других поэтов. Они убеждали нас, что красота не всегда громоподобна (в те годы ценилось всё сокрушающее и громоподобное), что и современный поэт может говорить об очень важных вещах, не повышая голоса.
Что слыхали мы об Ахматовой? В школьной программе о ней не упоминалось. По каким-то неясным, но верным признакам мы ставили её рядом с другим «внепрограммным» поэтом — Александром Блоком. Об авторе «Двенадцати» мы знали хотя бы то, что его уже нет в живых... Судьба Анны Ахматовой была нам совершенно неизвестна.
Только позднее, в Москве, мы выяснили, что Анна Андреевна Ахматова (Горенко) живёт у нас, в Советской России, что она не уехала, не захотела уехать от революции за границу, как иные поэты её поколения. Некий голос — об этом она говорила в стихах — звал её туда, но...
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернялся скорбный дух...
Из книг мы узнали, что Ахматова — в Ленинграде и этот холодный город, видимо, стал ей роднее жаркого Крыма, где «у самого моря» прошло её детство. «Город славы и беды» вошел в её стихи — весь — вместе с тёмными водами Невы, со всеми дворцами и статуями, с Летним садом, с «истомной скукой» Царского — ныне Детского — села...
Так город Пушкина, Достоевского, Блока стал для нас и городом Ахматовой. И не удивительно, что две девушки-студентки, приехав в Ленинград всего-то на три дня и страшась хоть что-нибудь упустить, мечтали — хоть издали! — увидеть Анну Ахматову.
В тот снежный день мы — прямо от могилы Блока — поехали на Мойку, 12. И, входя в квартиру Пушкина, до того волновались, что не обратили взимания на ту, которая выходила на улицу из вестибюля... Только раскрыв книгу посетителей, мы поняли, кто была эта женщина, на которую мы даже не взглянули...
— Ну да, Ахматова,— подтвердила гардеробщица.— Анна Андреевна. Она тут у нас, у Пушкина, часто бывает.
Ахматова и вправду была частой и неслучайной гостьей «у Пушкина», потому-то я и упомянула об этой, говоря по-ахматовски, «невстрече»... Кто ещё из наших современников был связан с Пушкиным так кровно, как Анна Ахматова?.. И не только строфами, посвященными великому поэту, не только великолепными статьями. Весь строй поэзии Ахматовой — пушкинский: не от Пушкина ли эта соразмерность, стройность, эта гармоническая простота, за которой ощущаются просторы?.. Скромно, но с сознанием своей силы она сама указала нам на эту преемственность в стихах о царскосельском пушкинском парке:
...Здесь столько лир повешено на ветки,
Но и моей, как будто, место есть...
«Лира» и «Муза»... Эти слова казались нам — да и нам, возможно,— отжившими, вышедшими из употребления. Ахматова как бы возродила их, и не просто «для красоты»: «высокий» лад её стихов утверждал высокое призвание поэта...
В те годы было немало критиков, упрощавших сложный мир художника-творца, да и вообще человека. «Всё — очень просто»,— так примерно рассуждали они. «Поэт должен слушаться нас,— своих учителей, да почаще перечеркивать написанное, сидя за столом... Главное — усердие. А вся эта болтовня о поэтическом даре, о призвании — выдумки фантазёров...»
Всем своим творчеством — даже внешним обликом своим! — Анна Андреевна Ахматова опровергала эти суждения... Это ощущал каждый, кто хоть раз слышал, как читает она свои стихи: на эстраде ли (за последние годы это случалось редко), в крохотной ли комнатушке, где она чаще всего останавливалась, приезжая в Москву, в комнатке», такой тесной для неё — величавой королевы в венце из седых волос...
Глубоко звучал её органный голос, строки выражали непреложную правду. Иной раз Анна Андреевна сама как будто немного удивлялась им, а у слушателя холодок пробегал по коже. И не оставалось никаких сомнений, что эти строки продиктованы музой, таинственной гостьей «с дудочкой в руке», той самой, что приходила к великому Данте...
Да, Анна Ахматова владела удивительным песенным даром. Этот врождённый дар — благословение и проклятие — обрекал её на постоянную, вдохновенную внутреннюю работу, никак не похожую на ту, о которой говорили бескрылые упрощенцы... Анна Андреевна не так уж много времени проводила за письменным столом, но в жизни её почти не было минуты, когда бы она не прислушивалась к строкам, зреющим в сознании. Она точно всматривалась в них, что-то отбрасывала, проясняла... И только тогда, когда они становились безукоризненно верными, записывала в «белоснежную тетрадь». Мы все помним эту тетрадь в прекрасном переплёте, чуть ли не единственную дорогую вещь у неё, не имевшей вещей...
Ничего-то у неё не было, у величавой королевы,— ни богатых платьев, ни «обстановки»!.. Да так ли уж это важно?.. Анна Андреевна чуть-чуть подтрунивала над писателями, тщательно создающими себе «условия» для работы. Муза, или, говоря прозой, творческое состояние, не погнушается прийти к поэту, несмотря ни на что, если только он настоящий поэт, а не «самозванец».
Так было с самой Ахматовой: муза посещала её, не сообразуясь с внешними условиями. С годами поэзия её не старела, голос мужал, темы становились шире. Русский поэт, она разделила со своей землей все тяготы. Никогда не декламировала Анна Андреевна о своей любви к Родине, но русская природа, русская история составляли суть ее стихов. И в годы Отечественной войны так естественно прозвучали слова её клятвы:
...Но мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово!
Правду, только правду писала Ахматова, и писала так, как было свойственно только ей. Из-за верности своей, ахматовской музе впадала она иногда в немилость у жизни, и порою на долгие годы... Но наконец к ней постучалась широкая слава: слава окружила её и дома и за рубежом.
В Италии Ахматовой вручили литературную премию Таормина, английские учёные торжественно облекли её мантией доктора Оксфордского университета... На Западе её встречали почетом, даже поклонением... И всё-таки, возвращаясь из поездок, Анна Андреевна с гордостью говорила, что искренне — не ради моды — стихи любят лишь у нас, в России, что и переводят-то стихи по-настоящему, с уважением к автору только у нас!.. Не знаю, случалось ли ей там, за границей, беседовать с белоэмигрантами, с теми, кто, оставив родину, сочинял о ней стихи «навзрыд»... Но именно таким людям адресовано её горделивое, резкое, выстраданное стихотворение «Родная земля».
«Мы не делаем эту землю предметом купли и продажи»,— говорит она в этом стихотворении:
...Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
Но мы мелем, и месим, и крошим
Тот, ни в чём не замешанный прах.
Но ложимся в неё и становимся ею.
Оттого и зовём так свободно — своею.
Горько читать эти строки теперь, когда сама Анна Андреевна Ахматова легла в родную землю. Это случилось 5 марта 1966 года. Ахматова прожила длинную жизнь, но когда бы ни умер настоящий поэт, он всегда покидает нас слишком рано... В утешение она оставила нам сияющий, неповторимый мир своих стихов, где, говоря её же словами:
...Всё перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
Литература
- Новикова Ю. Таинственный источник [Об А. Ахматовой] // Пионер. — 1968. — № 4.
- Иванов Г. Избранное. — М., изд-во "Вече", 2006.