Знакомство с творчеством художника Павла Дмитриевича Корина (1892–1967) лучше всего начать с его родины. Село Палех издавна славилось своими мастерами-иконописцами – сыновья, внуки и правнуки писали лики святых. Павлу Корину самой судьбой было уготовано продолжить семейную династию.
Его отец работал иконописцем в Петербурге и Москве, был знаком с Николаем Лесковым в ту пору, когда у писателя возник замысел повести «Запечатлённый ангел». Четверо сыновей Дмитрия Николаевича Корина: Сергей, Михаил, Павел и Александр – тоже занимались иконописью.
Когда учёба в иконописной школе закончилась, Павел решил ехать в Москву, чтобы стать художником-живописцем. Поездка не принесла ничего, кроме разочарования, и Павел вернулся в Палех. Разлука с родными краями была недолгой, но уже совсем по-иному смотрел он на купола храмов, перелески и луга, речки и облака. Раньше, будто по привычке, юноша не обращал внимания на давно знакомые дали, а тут вдруг ощутил то чувство, которое обычно называют любовью к родине.
И всё-таки мечта стать настоящим художником вновь позвала в дорогу. Павел поступает в московскую иконописную палату: учится писать масляными красками, ходит в Третьяковскую галерею, Румянцевский музей, знакомится с полотнами Александра Иванова, Виктора Васнецова. Молодой художник становится помощником Михаила Нестерова и находит в нём и наставника, и друга. По совету учителя юноша поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Ему приходится постигать азы реализма и отвыкать от влияния канонов иконописи в рисунке и в живописи.
Начало творчества Павла Корина совпало с революцией и Гражданской войной. В эти суровые годы он работает в «Окнах РОСТа», совершенствует свои знания, изучая анатомию человека: «вечные законы его построения... которые так хорошо знали великие мастера прошлого».
Павел не забывает свою малую родину. Летом 1928 года он создаёт палехские пейзажи. Тогда почти каждый день лил дождь, а в окрестностях было грязно и слякотно. Приходилось брать с собой и устанавливать большой складной зонт. Это неудобство было скрашено творческим порывом – появились замечательные этюды. На одном из них огненно-красные гроздья рябины никнут под тяжестью ягод. На другом, словно нерушимая крепость, стоит ель. На панорамной, вытянутой по горизонтали картине «Моя родина» мы видим тяжёлые тучи, закрывшие горизонт, и алый край закатного неба. Слева нагнулась тонкая берёзка, в чуть дальше темнеет полоска густого леса. Справа желтеет жнивье с несколькими связками снопов. На первом плане — пахучее разнотравье: полынь, иван-да-марья, столистник, щавель. От края и до края расстилается равнина, и только на самом горизонте вырисовывается силуэт палехской церкви с колокольней.
«Сколько раз в час заката я любовался этим видом, сколько раз в детстве и юности слушал я «вечерний звон»! Звон в Палехе был торжественный и задумчивый, он нёсся по полям и лесам, наполняя собой всю окрестную природу, и она, притихшая, слушала его. И я слушал вместе с ней, и так хорошо думалось и мечталось...»
Палехские церкви уже в то время были закрыты для богослужения. Когда в конце 50-х годов Павел Дмитриевич приехал в Палех и с учениками-художниками осматривал росписи этих церквей, где сделали склады, он сокрушался и негодовал: внутри Ильинской церкви все росписи были забелены извёсткой, фундамент дал трещины, крыша заржавела, у окон не оказалось стёкол. И Корин добился через министерство культуры, чтобы палехские церкви были включены в план реставрации.
Пейзаж «Моя Родина» художник закончил только в 1947 году, потому что был увлечён идеей «Уходящей Руси». Но и после этого он не раз возвращался к пейзажам родных мест, куда почти каждый год приезжал летом. Всю жизнь художник стремился на землю своих предков: «Душой отдыхаю здесь. Родное всё...», – говорил он.
Павел Дмитриевич хорошо знал не только искусство своих предшественников и современников, но и творения мастеров Древней Руси. Он побывал в Вологде, Киеве, Новгороде, Пскове, Ярославле, Владимире, Ростове Великом, где изучал старинные росписи храмов, восхищаясь мастерством русских зодчих. Художник близко общался с представителями духовенства. Он рано понял сущность конфликта Церкви с Советской властью, видел, как уходит поколение людей, связанных с патриархальным миром. Павел Дмитриевич и сам был глубоко верующим православным человеком, имел замечательную коллекцию древних икон, которую потом подарил государству.
«Зажжёшь, сядешь напротив, и как-то приятно и легко станет на душе. Сверкнёт этаким светлячком свет тихо и красиво...» – говорил Павел Дмитриевич, кивая на огонёк лампадки.
Когда входишь в большой зал мастерской Корина, видишь полукругом расставленные портреты мужчин и женщин: епископ и протоиерей, схимница и старый священник, монахи и миряне, калеки и нищие.
Первое впечатление – это живые люди, собравшиеся по какому-то чрезвычайному случаю. Кажется, что между ними только что происходил важный разговор, прерванный нашим появлением. Эти люди словно пришли из другого мира, настолько они разные. Вот больная женщина в белом платке, на бледном её лице ни единой кровинки – покой, смирение, вера. Или вот слепой с протянутыми вперёд руками, или молодая монахиня с глазами, полными безмолвной скорби. Это были этюды для будущего полотна, а не просто наброски.
Замысел полотна возник ещё в двадцать пятом году, когда Павел Корин был на похоронах патриарха Тихона. Торжественная церемония произвела на него такое сильное впечатление, что он сделал несколько карандашных рисунков в альбоме. Характеры действующих лиц были как живые, со своими переживаниями, надеждами и сомнениями.
Словно экран, вытянут гигантский от пола до потолка чистый холст, на который, по замыслу художника, должны были взойти все эти стоящие в полный рост персонажи, олицетворяющие страшную трагедию и боль православной Руси.
В творческом наследии живописца много портретов знаменитых современников. Портрет, по мнению художника, вещь трудная: «Я всегда мучаюсь, когда пишу портрет, каждый даётся мне ценой непомерных мук. Иногда месяц-два только и думаешь о человеке, прежде чем начать его писать. Ведь тут мало внешнего сходства. Надо что-то уловить в человеке, часто то, чего он сам о себе не знает».
В портретах Алексея Толстого, Качалова, Жукова автор не отступил от сходства с натурой, но взял не какую-то минутную позу, а сумел обобщить и выявить неповторимый характер.
Павел Дмитриевич считал, что в его творческой судьбе решающую роль сыграли Нестеров и Горький. Михаил Нестеров подбадривал и поощрял своего ученика к творческой работе над картиной «Реквием», Максим Горький посоветовал назвать её «Русь уходящая».
Когда в зале Академии художеств была выставлена «Русь уходящая», её посетило высшее духовенство. Покидая выставку, иерархи спускались к выходу, кто-то в толпе произнёс: «Уходят уходящие». Один из архиереев остановился на лестнице и ответил пророчески: «Мы ещё вернёмся». И, представьте себе, вернулись! Сгинул воинствующий атеизм, насильно навязанный народу, и вернулись истинные духовные ценности.
Между тем, и самому Павлу Дмитриевичу, чуждому фальши и лести, довелось испытать гонения, разоблачения, клевету и замалчивание. Но он продолжал пополнять портретную галерею своей будущей картины, искал всё новые лица. Постепенно сложилась композиция: выходящий из собора народ с митрополитом во главе. По специальному заказу был соткан холст для будущей картины, натянут на гигантский подрамник – девять метров в длину, шесть в высоту.
Требовательность и строгость к себе не давали художнику покоя. Помогали беседы со своим наставником Михаилом Нестеровым. Наверное, лучше всего можно представить эти встречи, если обратиться к портрету М. Нестерова, написанному в 1939 году. Михаил Васильевич сидит в вольтеровском кресле, худой, болезненный. Он страстно говорит о призвании художника, энергично взмахивает руками, всем своим обликом убеждая бороться и не отступать, ведь талант обязывает служить верой и правдой народу и Отечеству.
Над портретами Максима Горького работали многие художники. Павел Дмитриевич для фона искал нужный пейзаж в окрестностях Сорренто. Ему хотелось запечатлеть неугомонный, беспокойный характер писателя, изнурённого тяжёлым недугом, вынужденного находиться на чужбине, чтобы показать глубокую его тоску по Родине, одиночество и огромную силу воли. Горький умел восхищаться людьми, легко распознавал талантливую личность и искренне радовался чужим успехам.
Мы видим берег выжженный солнцем Неаполитанский залив, на другой стороне – невысокие горы. Всё здесь чужое. Погруженный в нелёгкую думу, стоит Алексей Максимович, сжимая правой рукой палку, а левую засунув в карман пальто, сутулый, худой. На задумчивом лице писателя отразились грустные думы о времени и о себе.
Портрет Алексея Николаевича Толстого был написан на его даче в Барвихе. С писателем Корин познакомился в Сорренто. Он увидел в нём человека широкой, одарённой натуры, русского богатыря, вышедшего из былин. Во весь холст стоит огромное красное кресло. Оно едва вмещает в себя исполинскую фигуру писателя: распахнут пиджак, ясен открытый лоб, сурово сосредоточены глаза, стиснута левой рукой изящная трубка, правая рука спрятана в карман, нога закинута на ногу. Позади кресла на полке шкафа аккуратно расставлены книги в дорогих переплётах. Вмешательство Алексея Толстого помогло отстоять мастерскую художника, попавшему в немилость.
Осенью 1942 года, когда шли бои в Сталинграде, в холодной мастерской Павел Корин почти круглосуточно работал над триптихом «Александр Невский». Копии центральной части картины, где был изображён князь, размещали фронтовые газеты, и образ легендарного русского полководца поднимал дух народа, призывал солдат защищать свободу и независимость. Кисти и краски художника стали боевым оружием и тоже помогали сражаться. Когда в том же году картину показали на Всесоюзной выставке, открытой в Государственной Третьяковской галерее, каждый, кто её видел, испытывал чувство гордости за прошлые битвы русских дружин.
В центре триптиха на берегу Волхова под развевающемся стягом стоит в доспехах суровый воин, вся жизнь которого посвящена служению Отечеству. Широко расставив ноги, князь держит меч в руках и опирается на него, точно говоря, что не поздоровится врагу-завоевателю. Символичны и собор за рекой, и застывший строй воинов на берегу реки.
Живописец оживил героический русский эпос, красочно рассказав о русском воине, вставшем на защиту родной земли, о прощании с супругой. Он воин-труженик, взявший меч по призывному звону набата, чтобы защитить свой дом от чужестранцев. Старуха-мать, жена с маленьким ребёнком провожают солдат на войну. Могучие, плечистые русские богатыри, уверенные в своей силе, спокойно и гордо смотрят с полотен. Так и кажется, что любой из них вот-вот заговорит и скажет: «Стояли и стоять будем за свою землю, за родину. И защитим и реку, и деревню, и маленькую церковку тоже».
Исторической теме были посвящены красочные мозаичные картины, выполненные на сводах станций метрополитена: «Александр Невский», «Дмитрий Донской», «Минин и Пожарский», «Суворов», «Кутузов».
В 1945 году Павел Корин начал работу над портретом Георгия Жукова. Первый маршал остался доволен своим портретом. Конечно, блестящий парадный мундир с орденами и золотыми звёздами отвлекает. Но именно так можно было подчеркнуть образ победителя. На обветренном лице Георгия Константиновича отпечатались мужество солдата и железная воля полководца, сурового и непреклонного стратега. Обаяние личности Жукова не заслоняет торжественно-парадный вид.
«Это единственный портрет, с которым я не хотел расставаться, — говорил Корин. — Оставил бы его у себя в мастерской, если бы мог».
Однако с портретом пришлось расстаться, и с тех пор он хранится в Государственной Третьяковской галерее.
Путешествуя по Италии в 1961 году, Корин знакомится с участником Сопротивления художником Гуттузо и пишет его портрет. Гуттузо сидит на лёгком складном кресле, которое кажется хрупким по сравнению с его плотной фигурой. За внешне спокойным обликом итальянского художника видны внутренняя напряженность и энергия. Кажется, что он вот-вот встанет и примется за работу. Центральное место в композиции занимает лицо и руки Гуттузо. Баночки с красками, специально оставленные справа внизу, указывают на своеобразие палитры сицилийца. На причастность Гуттузо к жизни простых людей указывают и плетёная корзина, и клубни картофеля. Итальянский мастер остался доволен портретом. Сейчас это полотно находится в Государственном Русском музее.
Заслуженное признание пришло к Павлу Корину после долгих лет работы. Он становится академиком, лауреатом Ленинской премии. Но художник не перестаёт писать пейзажи родного Палеха и его окрестностей. В них много солнца, зелени, цветов, простора и раздолья. Это благодатные места, память о детстве. Совсем иные южные пейзажи. Здесь цвет и настроение совсем не похожи на палехские пейзажи. В итальянских этюдах даже воздух другой – сиреневый с палевым. Только одно их сближает: все пейзажи Корина маленького размера, с вытянутой панорамой по горизонту.
Несмотря на тяжёлую болезнь, Павел Дмитриевич делает углём на холсте триптих «Сполохи». Сюжет прост: русские воины несут с поля брани раненного в бою молодого князя. Все те персонажи, что были в «Уходящей Руси», портреты которых поражали и восхищали, удалось скомпоновать в единый ансамбль. Но перенести эту композицию на холст-гигант так и не получилось.
Дом Павла Дмитриевича на Малой Пироговской улице теперь стал музеем, в нём по воле художника работает филиал знаменитой Третьяковской галереи.
Шедевры живописи, созданные кистью большого художника и скромного человека Павла Корина, от «Александра Невского» до портретов знаменитых актёров, музыкантов, писателей, вошли в золотой фонд мирового искусства.
Литература
1. Барановская З. Поэзия в красках. Урок эстетики / Начальная школа. Приложение к газете «Первое сентября». - 2002. - №33.
2. Георгиевский А. Художник милостью Божией / http://moskvam.ru/publications/publication_998.html
3. Киселева Е.Г. Дом Павла Корина. - М.: Новый хронограф, 2014.
4. Михайлов А.И. Павел Корин. - М., 1965.
5. Тычков М. Павел Корин. Ненаписанный «Реквием»/ Виноград. - 2006. - №4.
6. Шевцов И.М. Соколы. Очерки о деятелях русской культуры. Павел Корин / Шевцов И.М. Тля. Антисионистский роман. - М.: Институт русской цивилизации, 2014. - С. 438-504.
