Когда началась Великая Отечественная война, на фронт уходили многие инструкторы служебного собаководства. В армию были призваны и собаки.
Они охраняли склады, разыскивали мины и подвозили боеприпасы, находили и вывозили тяжелораненых, доставляли важные донесения и помогали устанавливать связь, взрывали фашистские танки, пускали под откос поезда противника, проникали за линию фронта как диверсанты, сопровождали наших разведчиков, обнаруживали засады и боевые точки врага. Собаки разных пород помогали нашим солдатам преодолевать тяготы войны. Благодаря их героической службе были спасены жизни многих красноармейцев.
Вот два рассказа. Один из них основан на военном опыте бойца-кинолога Нины Громбчевской, которая вместе с собачьей упряжкой спасала раненых бойцов, вывозя их в безопасное место и спасая от смерти. Другой знакомит нас с выбором, который приняла героиня рассказа Л. Улицкой «Дезертир». Прочитайте оба произведения и сравните позиции рассказчиц.
Нина Громчевская
Четвероногие бойцы
— Тётенька! Товарищ инструктор, возьмите моего Джека в армию. У меня отец и брат на фронте. Пусть Джек им помогает!
— Нельзя, мальчик, нельзя. Стар уж очень твой Джек. Сам посмотри, у него и зубы почти стёрты. Чем он будет мясо жевать? В армии нужны сильные, молодые собаки. На фронте им, как и людям, тяжело приходится.
— Тётенька, — уныло тянет мальчик, и в глазах его слёзы. — Тётенька, Джек совсем не старый. Он и кости грызёт, только давай, и Васькиного Шарика вчера победил. А Шарик-то во какой здоровенный,— и мальчуган поднимает руку метра на полтора от земли, — а вы говорите «старый». А какой он умный! Всё понимает! Как наша курица цыплят растеряет, так он всех найдёт и ей принесёт. А как Танька, сестрёнка моя, один раз заплуталась, так Джек нашёл и домой привёл. А Танька ревела, ревела... Тётенька, а?
Вчера этот мальчонка со своим Джеком уже был у меня и вот пришёл сегодня. Я смотрю на Джека. Немецкая овчарка, серая, уже древняя, даже глаза отдают синевой и шерсть на голове и боках почти вылезла. Но чем-то этот по всем категориям негодный пёс очень мне симпатичен. И я вдруг решаю взять его, хотя твёрдо знаю, что попадёт мне потом от командира.
— Ладно, Витя, возьму я твоего Джека. Иди записывай.
В нашей части и бойцы, и собаки проходили обучение по специальным службам. И поэтому главным было не ошибиться в собаке. Мы отбирали их по породам и по характерам. Овчарки, скажем, годятся на все виды служб. Они не отвлекаются, хорошо работают, сильные и выносливые. Но опять-таки не из каждой овчарки может получиться хороший санитар. Тут главным оказывается характер, и его-то и надо было угадать в собаке. Для санитарной службы мы отбирали собак добрых, спокойных и ласковых. Смелых и злобных тренировали для сторожевых и караульных служб. А к ездово-санитарной службе готовили собак исполнительных, спокойных и выносливых. Жадных собак, правда, официально их называют собаками с усиленным пищевым рефлексом, учили подрывать танки.
По миноразыскной службе работали овчарки помельче или просто маленькие дворняжки. Для этих собак главным был нюх и, как и везде, дисциплинированность.
Я должна была тренировать собак по ездово-санитарной службе. А это значило, что прежде всего нужно было научить их работать в упряжке. Кроме Джека, я получила ещё одну немецкую овчарку — Найду, Улана — крупную сильную и флегматичную дворняжку и Ромбика — лайку тёмно-серого цвета с умными хитрыми глазами, весёлой мордой, острыми ушками и задранным на спину хвостом. Вот этих-то собак мне нужно было для начала сдружить между собой.
Конечно, как только они встретились, сразу и перегрызлись. Джек тоже не был исключением. Поэтому я водила собак сначала по двое на коротких поводках. Один поводок в правой руке, другой — в левой. И так, пока все четверо не привыкли к обществу друг друга. А потом мы получили сани. Вот тут-то и началось сущее мучение. Собаки никак не хотели идти в одну сторону, пугались саней или ложились, и тогда никакими словами невозможно было поднять их с земли. Помучилась я с ними часа полтора, пока не привязала к ошейнику Ромбика поводок. Он показался мне самым умным и энергичным псом, и я выбрала его в вожаки упряжки. Дело пошло лучше. Я погоняла собак командой «вперёд!», и сама бежала рядом с ними так, чтобы они меня всё время видели.
Прошло несколько дней. Мои собаки дружно тянули упряжь. Первым, весело задрав хвост, бежал Ромбик. За ним флегматичный Улан. По другую сторону поспевала Найда, и последним, за Найдой, я пристёгивала Джека. Получалась упряжка ёлочкой. Сильный и энергичный Ромбик казался самым прилежным и среди собак самым авторитетным. А старого Джека мне было жаль и хотелось, чтобы нагрузка на него приходилась поменьше. Вот я и поставила его последним.
Собаки хорошо усвоили команды и тянули в полную силу. Беспокоило меня только одно — сяду я в сани, проеду несколько километров и вижу: все мои собаки устали, один Ромбик идёт свеженький. В упряжке очень важно, чтобы собаки были одинаковой силы и одинаково работали. Стала я присматриваться к своим собакам и особенно к Ромбику.
Замечаю — что-то в его работе не чисто, а что — понять не могу. Попросила товарищей посмотреть. И тут выяснилось, что Ромбик просто отъявленный лодырь и мошенник. В то время, когда вся упряжка действительно добросовестно тянула сани, Ромбик только делал вид, что работает. Посмотришь со стороны — лучшая собака, больше всех старается, тянет постромки, грудью к самой земле прилегает, даже хвост опустит — вот, мол, как тяжело везти. А проверишь постромки, так и выясняется, что Ромбик только следит за тем, чтобы они не висели, а сам не думает тянуть. Вот тут я и решила поставить вожаком Джека.
Через несколько занятий я убедилась, что не ошиблась. Джек и сам тянул, как мог, и упряжку в повиновении сумел держать. Особенно часто доставалось от Джека Ромбику. Как только Ромбик постромки ослабит, Джек поворачивает голову и рычит на него, а то и трёпку ему задаст. Тут уж я начеку. Слежу, чтобы общая драка не завязалась и как бы старика Джека в ней не загрызли. Хотя, что и говорить, драться он умел, не силой, конечно, брал, а сноровкой.
В июле наш батальон направили к передовой. Я примостилась на одной из подвод с продуктами и ем недозревшую красную смородину. Рядом, повеся хвосты, высунув языки и опустив головы, плетётся моя упряжка. Собаки неопределённо-грязного цвета, животы подтянуты до отказа, с губ тонкой ниткой свисает слюна. Начинаем спускаться в небольшой овраг. Вдруг пулемётная очередь. Кувырком лечу с подводы и прячусь в рожь. Собаки лежат рядом, нервно подрагивая и насторожив уши. На шоссе крики, шум. С грохотом, расплёскивая суп, теряя горящие поленья, по дороге назад проносятся походные кухни. Трудно будет сегодня работать, кругом открытое поле.
Бой длится долго. Карманы моей гимнастерки оттопыриваются от бинтов, ваты, марли. Рукава закатаны. Руки выше локтей в крови. За спиной автомат, на поясе болтаются гранаты и фляжка с водой. Возим, перевязываем. Перевязываем, возим... Ни я, ни собаки с ужина ничего не ели, да и аппетит куда-то пропал. Только беспрестанно хочется пить. Собаки работают как черти! На поле боя идут спокойно, а как только положишь раненого, пулей вывозят его из-под огня.
Вообще, собаки мои действуют почти самостоятельно. Я только руковожу. И вот, пробегая с упряжкой через широкий мост, Джек вдруг останавливается и, повизгивая, тянет меня под мост. Оказалось, что там лежат двое раненых, потерявших сознание. Если бы не чутье моих собак, ни мне, ни другим санитарам не пришло бы в голову искать их там, за полтора километра от передовой.
На войне никогда не скажешь наперёд, что тебя ждёт завтра. Вчера мы выиграли бой, а сегодня попали в окружение. Выходить нужно было ночами. Командование отдало приказ уничтожить собак, чтобы они лаем не выдали нас врагу. Попробуйте на минуту встать на наше место. Уничтожить собак для нас было тем же, что уничтожить наших товарищей, бойцов. Так вот, политрук упросил командование отменить приказ. Приказ отменили, но политрука предупредили, что если собаки выдадут подразделение, он будет расстрелян как изменник. И он согласился. На собак надели плотные намордники, и бойцы весь сложный путь, в течение нескольких ночей, несли их на руках. И вынесли.
Шли тяжёлые бои за Калинин. После переформирования наша рота выехала на передовую. В бою, поднимая бойцов в атаку, упал тяжело раненный политрук. Товарищи осмотрели рану и решили, что он убит. Рота ушла вперёд. Ночью политрук очнулся. Мороз, тишина и только звёзды над ним. Пошевелиться не было сил. И вдруг он увидел, как из-за мелких ёлочек спешит к нему лохматый зверь. Политрук закрыл глаза. Что-то нежное, мягкое и мокрое коснулось щёк и носа. Собака, тихо повизгивая, теребила его за полушубок. Теряя последние силы, политрук достал из санитарной сумки, закреплённой на спине собаки, флягу со спиртом. Приятное тепло разлилось по телу, сознание прояснилось. Политрук попробовал шевельнуться. Собака заюлила вокруг него, а потом исчезла в кустах, крепко зажав в зубах небольшую кожаную палочку, прикреплённую к ошейнику. По этому опознавательному знаку вожатый узнаёт, что она нашла раненого.
Через несколько минут послышался скрип лыж, голоса и натруженное дыхание собак в санитарной упряжке. Политрук был спасён, а я получила новое задание — вывезти с командного пункта раненого лейтенанта.
Рейс предстоял нелегкий. Нужно было идти в самое пекло.
— Ну, Джек, выручай, старина! — Джек понял, весело махнул хвостом, приложил уши, — не робей, мол, хозяйка, не впервой!
Встряхнулись и Найда с Уланом.
— Ко мне! Рядом! — и мы двинулись.
Поднимаемся на бугор. Ого, какой огонек! Воздух гудит. Стелется синий пороховой дым. У меня запершило в горле. Собаки чихают.
— Лежать, Джек! — Легким поворотом головы и ворчанием Джек укладывает собак, а я уползаю вперед метров на сто. Потом свищу, и мне видно, как из-за сугробов то появляются, то исчезают морды моих четвероногих помощников. Не добежав до меня метров десяти, собаки ложатся, а я снова уползаю вперёд, и так несколько раз.
Вот и шоссе, а за ним траншеи командного пункта.
— Скорее, Джек, ко мне! — укладываю собак в канаве и ползу к траншеям.
Досталось же бедному лейтенанту— ранение в живот. Накладываю повязку. Через минуту упряжка около меня. Бойцы помогают положить раненого на нарты, и мы трогаемся в обратный путь. Трудный участок дороги почти позади, и казалось, можно было вздохнуть свободней, как вдруг — минометный налёт.
Рвутся мины, визжат осколки. По каске, по спине бьёт землёй. Снимаю с нарт раненого, укрываю его в канаве. Ложусь рядом с ним. Джек уже на мне, прикрывая меня от осколков своим телом. Остальные собаки скулят, жмутся друг к другу. Становится как будто тише. Вскакиваю. Укладываю раненого. Хватаю Джека за ошейник и — вперёд. Джек тяжело дышит и как-то уж слишком низко пригибается к земле. Вдруг впереди траншея с полметра шириной. Обхода нет. Не раздумывая, прыгаю в канаву и, подставив спину, командую: «Вперёд!» Собаки прыгают. Нарты проскакивают по спине. Теперь спасёт только скорость.
Вот и санвзвод.
— Стоять!
Собаки ложатся, а Джек валится на бок. По его спине струится кровь, дыхание хриплое, на губах пена. Санитары быстро уносят раненого, а я становлюсь на колени и твержу: «Джек! Джек!» Он лижет мне руку. Не выдерживаю, прижимаюсь лицом к его голове и плачу.
Людмила Улицкая
Дезертир
В конце сентября 1941 года на Тильду пришла повестка о мобилизации. Отец Ирины уже работал в «Красной звезде», разъезжал по фронтам и писал знаменитые на всю страну очерки. Муж Валентин воевал, и писем от него не было. Расставаться с Тильдой было почему-то трудней, чем с Валентином. Ирина сама отвела Тильду на призывной пункт. Кроме Тильды, там было в коридоре ещё восемь собак, но они, поглощённые непонятностью события, почти не обращали друг на друга внимания, жались к ногам хозяев, а одна молодая <...>, шотландский сеттер, даже пустила от страху струю.
Тильда вела себя достойно, но Ирина чувствовала, что ей не по себе: уши подрагивали на кончиках и она слегка била хвостом по грязному полу. Из кабинета вышел понурый хозяин с немецкой овчаркой с низкой посадкой. Головы не поднимая, буркнул «забраковали нас, по зрению» и ушёл с собакой на поводке… Проходя мимо Тильды, овчарка приостановилась, проявила интерес. Но хозяин дёрнул за поводок, и она покорно пошла за ним.
Сидящий рядом старик держал руку на голове пожилой овчарки. Овчарка была крупная, вчетверо больше Тильды. Ирина подняла Тильду на руки — пудель был как раз того промежуточного размера, между комнатной собачкой и настоящей, служилой. Старик посмотрел на Тильду, улыбнулся, и Ирина осмелилась спросить то, что было у неё на сердце:
— Я вот всё думаю, как же они смогут её использовать: она раненого с поля не вытащит. Разыскать человека она может, ну, сумку медицинскую она может тащить… Но чтоб раненого…
Старик посмотрел сочувственно — теперь уже на Ирину.
— Деточка, эти мелкие собаки — противотанковые. Их обучают, чтобы они бросались под танк, а к брюху бутылку с зажигательной смесью привязывают… Вы что, не знаете?
Дура, дура, как сама не догадалась! Представляла почему-то Тильду с повязкой красного креста на спине, и как бы она честно служила, бегала по полям сражений, разыскивала раненых, приносила им помощь… А, оказывается, всё совсем не так: её натренируют проскальзывать возле гусениц танка и выскакивать, и она будет много раз повторять этот лёгкий трюк, чтобы потом, однажды, кинуться под немецкий танк и взорваться с ним вместе.
Повестка лежала в сумке у Ирины. Её принесли четыре дня тому назад, и Ирина с собакой пришла на призывной пункт час в час и день в день, как назначено. Перед ними в очереди оставалось ещё два человека и две собаки: старик с немецкой овчаркой и женщина с кавказской. Ирина встала и, на пол не спуская притихшую Тильду, вышла из коридора.
До дому шли пешком минут сорок, от Беговой до улицы Горького. Ирина поднялась в квартиру, собрала маленький чемоданчик вещей первой необходимости, потом подумала и переложила их в рюкзак. Она решилась совершить преступление, и совершать его надо было как можно незаметнее, а чемодан на улице скорее бросался в глаза, чем рюкзак.
В рюкзак положила тильдины обе миски, для воды и для еды, и подстилку. Тильда сидела возле двери и ждала: понимала, что сейчас уйдут.
И ушли — пешком, на Покровку, сначала к матери Валентина, в дом, откуда Тильда была родом: Валентин был её первым хозяином. Через несколько дней перебралась к подруге на Писцовую. Почти каждый день она ездила домой, на улицу Горького, открывала ключиком почтовый ящик, но всё не находила того, за чем ездила: письма с фронта от Валентина. А вот на Тильду пришло ещё две повестки, и обе, замирая от страха, Ирина тут же порвала меленько и выпустила, выйдя из подъезда, прямо в ледяное жерло метели, которая бесновалась всю ту зиму, первую зиму войны.
Отец редко приезжал в Москву, беспрерывно мотаясь по фронтам: он был одним из главных летописцев и этой войны, и прежней, испанской…
В первый же его приезд Ирина рассказала ему о дезертирстве Тильды. Он молча кивнул. Навестил собаку на Писцовой. Последние годы Ирина с мужем жила в большой квартире отца, и Тильда давно поняла, что главным хозяином над всеми был именно он, старый, а не первый, молодой.
Полчаса он просидел в чужой бедной комнате, и Тильда сидела с ним рядом, устремив в него магический животный взгляд.
Перед уходом он пошутил:
— Её надо переименовать: вместо Тильды — Дези.
Тильда, услышав своё имя, подняла голову. Лизнула руку. Она не знала, что её избавили от смерти под танком, в центре адского взрыва, и умрёт она теперь своей смертью, пережив и войну, и главного хозяина, и пуделиные кости её будут лежать в лесочке, в приметном месте возле большого камня на обрыве, недалеко от дачи…
А вот где сложил свои кости Валентин, так никто и не узнал: он пропал без вести — навсегда.
Литература
- Рябинин Б.С. Рассказы о верном друге. — М.: Советский писатель, 1966.
- Макарова А.И. Библиотечный урок по рассказу Людмилы Улицкой «Дезертир» / Электронное приложение к журналу «Библиотека в школе», сентябрь–октябрь, 2017.
- Собаки на войне: подвиги собак на Великой Отечественной войне / http://www.nexplorer.ru/news__12670.htm
- Сопельняк Б. Рядовой Рекс. — М.: Вече, 2015.
- Улицкая Л. Люди нашего царя. — М.: Эксмо, 2005.
- Яковлева И. Четвероногие бойцы. Из рассказов проводника служебных собак / Костёр. — 1978. — №2.