Поэты, мальчишками ушедшие на войну и вернувшиеся живыми, говорили о ней честно, каждый по-своему. Своя война у Константина Симонова, своя — у Александра Твардовского. И у Слуцкого тоже.
Борис Абрамович Слуцкий (1919—1986) не стеснялся писать о самых неэстетичных вещах, прозу быта доносил до вершин истинной поэзии. Война была его школой: ему ведь было двадцать два года, когда она началась. Но, когда он вернулся домой с орденами и ранениями, в каждом его слове звучала память о военных годах: бои, гибель товарищей, победа…
В записках о войне Борис Абрамович вспоминал один факт, из которого потом родилось стихотворение. Вот как он сам об этом рассказывал.
Когда убивали солдата, писарь посылал его семье похоронку — документ, где было правдиво сказано: «Пал смертью храбрых в борьбе за свободу и независимость нашей Родины».
Умирая, солдат знал: по похоронке семье выдадут пенсию. А товарищи погибшего и его командиры ставили на могилке памятник. Обычно это была фанерная пирамидка с жестяной пятиконечной звёздочкой.
Умирая, солдат знал: поставят ему монумент, пирамидку со звездой и надписью.
Война была долгая и битвы в ней — жестокие. До сих пор на лесных полянах, и на холмиках, и на высоких горах стоят пирамидки с жестяными звёздочками. Это солдатские памятники не только погибшим, но и живым.
В Белграде на городском кладбище, где похоронено более восьмисот солдат и офицеров, погибших в бою за город, на каждой могиле — камень с фамилией, именем, отчеством, воинским званием.
Поэт увидел два трогательных памятника, два особых камня: на одном написано «Сидоровна», на другом — «Танкист Мишка».
Кто схоронен под ними? Сидоровна, наверно, была немолодая женщина, иначе белградцы запомнили бы её не по отчеству, а по имени. Была она, наверно, пекарихой в дивизионном хлебозаводе, а может быть, прачкой или санитаркой. А в Белграде, в октябре 1944 года, догнала её пуля или настиг осколок, да ещё не у себя в части, а где-нибудь в переулке, где местные женщины знали её как Сидоровну.
А танкист Мишка? Город освобождал целый механизированный корпус, и танкистов там было много. Однако Мишка был, наверно, очень молод, если представлялся уменьшительным именем.
Послали его танк помогать какому-нибудь партизанскому взводу — и сгорел танк, а с ним и Мишка, и похоронили его не свои, а партизаны, которых он прикрыл сначала своей броней, а потом своей жизнью. Свои бы обязательно написали и фамилию, и войсковое звание.
Вот какую историю вспоминал поэт, когда глядел на солдатские памятники.
Памятник
Дивизия лезла на гребень горы
По мёрзлому,
мёртвому,
мокрому камню,
Но вышло,
что та высота высока мне.
И пал я тогда. И затих до поры.
Солдаты сыскали мой прах по весне,
Сказали, что снова я Родине нужен,
Что славное дело,
почётная служба,
Большая задача поручена мне.
— Да я уже с пылью подножной смешался!
Да я уж травой придорожной пророс!
— Вставай, поднимайся!
Я встал и поднялся.
И скульптор размеры на камень нанёс.
Гримасу лица, искажённого криком,
Расправил, разгладил резцом ножевым.
Я умер простым, а поднялся великим.
И стал я гранитным,
а был я живым.
Расту из хребта,
как вершина хребта.
И выше вершин
над землёй вырастаю,
И ниже меня остаётся крутая,
Не взятая мною в бою высота.
Здесь скалы
от имени камня стоят.
Здесь сокол
от имени неба летает.
Но выше поставлен пехотный солдат,
Который Советский Союз представляет.
От имени Родины здесь я стою
И кутаю тучей ушанку свою!
Отсюда мне ясные дали видны —
Просторы
освобождённой страны,
Где графские земли
вручал батракам я,
Где тюрьмы раскрыл,
где голодных
кормил.
Где в скалах не сыщется
малого камня,
Которого б кровью своей не кропил.
Стою над землёй
как пример и маяк.
И в этом
посмертная
служба
моя.
Первое стихотворение поэт напечатал до войны, а на фронте слова сами складывались в поэтические строки.
Появление в печати стихов Слуцкого было одним из первых символов оттепели. Он стал признанным лидером, на него равнялись молодые поэты.
Читателей со стихами Бориса Слуцкого познакомила «Литературная газета» в 1956 году, напечатав о нём статью Ильи Эренбурга. Детям повезло больше, они прочли в журнале «Пионер» стихотворение о военном транспорте, потопленном миной. Не бывавший на море поэт написал о том, что сам не видел, а слышал от друга. Немцы затопили грузовой корабль в Атлантическом океане, люди спаслись в шлюпках, но груз погиб. А это были лошади. Оказавшись в океане, они не могли быть спасены и погибли.
Лошади в океане
Лошади умеют плавать.
Но — не хорошо. Недалеко.
«Глория» — по-русски значит «Слава».—
Это вам запомнится легко.
Шёл корабль, своим названьем гордый.
Океан старался превозмочь.
В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лошадей топталась день и ночь.
Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья всё ж они не принесли.
Мина кораблю пробила днище
Далеко-далёко от земли.
Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.
Как же быть и что же делать, если
Нету мест на лодках и плотах?
Плыл по океану рыжий остров.
В море, в синем, остров плыл гнедой.
И сперва казалось — плавать просто.
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края.
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли на дно и ржали, ржали.
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их,
Рыжих, не увидевших земли.
Одно из стихотворений Слуцкого написано о первом ранении. Герой испытывает боль физическую и душевную, ведь наша армия отступает.
Но среди горькой тревоги — насмешка над самим собой.
Буду пить в лазарете настойку,
Буду сводку читать, буду есть
Суп-бульон, с петрушкой для запаха...
В самом серьёзном месте поэт неожиданно шутит. Но особенно веско звучит после «супа-бульона» его решение:
— Я ещё доползу до запада.
И читателю ясно, что глубоко трагическое может неожиданно сталкиваться со смешным. А смех может быть и весёлым, и саркастическим, и грустным.
В стихотворении о музыкальной школе автор признавался, что тысячу бранных прозвищ и имён он выслушал: «Ты глуп, неблагодарен. Тебе на ухо наступил медведь. Поёшь? Тебе в чащобе бы реветь». Его отчисляли до прихода мамы, но приходила и вмешивалась мать:
Она меня за шиворот хватала
И в школу шла, размахивая мной.
И объясняла нашему кварталу:
Да, он ленивый, да, он озорной,
Но он способный…
Как по-доброму, нежно, хоть и с улыбкой говорит Слуцкий о матери! Кажется, что у него есть тайная вера в собственное призвание, о котором никто тогда не догадывался.
Я не давался музыке. Я знал,
Что музыка моя — совсем другая.
А рядом, мне совсем не помогая,
Скрипели скрипки и хирел хорал.
Музыка поэзии ждала своего часа, чтобы взять в плен Бориса Слуцкого. Она стала делом всей его жизни. Вот почему можно на любой странице открыть книгу стихов поэта и читать, вслушиваясь в строгую правду строк…
Литература
- Борис Слуцкий: воспоминания современников. - СПб.: Издательство «Журнал ″Нева”», 2006.
- Слуцкий Б. // Пионер. - 1969. - № 11.
- Слуцкий Б. // Костёр. - 1969. - № 11.
- Слуцкий Б.А. Времена моих ровесников: Стихотворения. - М.: Детская литература, 1977.
