До нашего времени дошло немного былин. Часть из них нам хорошо известна по изучению в школе, по циклу мультфильмов.
Другие герои былин, например, Святогор, Василий Буслаев, Дюк Степанович, Чурила Плёнкович, Михайло Потык, Василий Казимирович, Ставр Годинович, малоизвестны.
Сейчас, читая былины, можно узнать, детали русского быта: как устраивались города, какие состязания проводились, как растили богатырского коня и снаряжали его в путь-дорогу, чем украшали жилища, какую одежду носили.
Былины раньше сказывались под гуслярные переборы талантливых сказителей. Павел Николаевич Рыбников, собиратель русских былин от крестьян Олонецкого края, сосланный на Север под надзор полиции, вспоминал, как однажды услышал пение сказителя.
«...Меня разбудили странные звуки: до того я много слыхал и песен и стихов духовных, а такого напева не слыхивал. Живой, причудливый и весёлый, порой он становился быстрее, потом обрывался и ладом своим напоминал что-то стародавнее, забытое нашим поколением. Долго не хотелось проснуться и вслушаться в отдельные слова песни: так радостно было оставаться во власти совершенно нового впечатления. Сквозь дрёму я рассмотрел, что шагах в трёх от меня сидит несколько крестьян, а поёт седоватый старик с окладистою белою бородою, быстрыми глазами и добродушным выражением в лице... Он оборачивался то к одному соседу, то к другому и пел свою песню, перерывая её иногда усмешкою. Кончил певец и начал другую песню: тут я разобрал, что поётся былина о Садке-купце, богатом госте».
Былинный стих особенный, в нём нет рифмы, речитатив передавал живые интонации сказителя, который то стягивал, то растягивал слова, использовал созвучия.
Рыбников собрал более двухсот былин и издал в Москве сборник с их текстами. А до этого былины существовали всего лишь в нескольких записях.
В Московской Руси прежние песни продолжали жить, рождались новые, которые звали народ и князей к единению. Но мы почти не встретим былин о Москве. По-прежнему пели о киевском князе, о том времени, когда Русь была едина. Словно творцы этих песен хотели сказать: «Посмотрите, какие славные богатыри были на святой Руси! Да неужто и сейчас таких не найдётся?!»
И нашлись. И вышли на Куликовскую битву. И разгромили ордынцев, положив начало освобождению народа от ненавистного чужеземного ига.
На севере от Москвы существовала в те времена вольная Новгородская республика. Кроме старых, киевских былин, там пели и свои песни о Садко, о Василии Буслаеве...
Новгородские купцы собирали дружины для освоения северных земель. Воины шли по рекам и озёрам на больших речных судах. Суда эти назывались ушкуями, а сами дружинники — ушкуйниками. А когда останавливались на ночлег, старик сказитель, а может быть, и молодой парень-скоморох, перенявший своё искусство от отца или дяди, пели им песни о былых временах, о славных делах русских богатырей.
Там, на Севере, среди вольного русского народа, былины сохранялись и дожили до наших дней. Простые крестьяне были хранителями древней поэзии, не только хранителями, но и творцами. Среди них были истинные знатоки своего дела. Их на Севере называли старинщиками, а сами былины — старинами. Каждый сказитель рассказывал былины на свой лад, пел о том, что ему дорого, и былины жили, передаваясь из уст в уста, и помогали жить людям.
Быть может, былины никогда бы не дошли до нас, если бы не особые условия жизни на Севере. Там никогда не было помещичьих владений, не было крепостного права.
Поморы в основном занимались промыслом рыбы и морского зверя. Для этого они собирались в артели. Артели были разные, маленькие и большие, до нескольких десятков человек. И всегда находилось в них место для сказителя. Уходили на промысел далеко и надолго. Что было делать в долгие зимние вечера, когда сидели и вязали сети, чинили другие снасти? Тут и выручал сказитель. Хорошего сказителя старались залучить заранее, иногда переманивали из артели в артель. Хорошему сказителю и доля добычи полагалась такая же, как и всем, а то и больше. Потому что поморы знали: когда настроение хорошее, тогда и работа спорится.
Со временем появились былины и о делах житейских. Из них мы узнаём про то, как жили, как любили, как веселились люди, как в тяжёлые времена все вместе вставали на защиту земли русской.
Многие русские писатели любили былины, пересказывали их. Например, былину о Сухмане Одихмантьевиче пересказывали Лев Николаевич Толстой, А. Александров, А. Митяев.
Л.Н. Толстой
Сухман
(стихи-сказка)
|
Как у ласкова князь-Владимира Испровещится мать Непра-река: сёлами да с присёлками, |
А. Александров
Сухман-богатырь
В СТОЛЬНОМ ГРАДЕ КИЕВЕ, у князя Владимира Ясное Солнышко за дубовыми столами был почётный пир. Собрались на том пиру и другие князья, и бояре княжеские, и славные богатыри русские. И Добрыня Никитич был, и Илья Муромец, хоть и старые, седовласые, но по-прежнему могучие, достославные богатыри.
Из больших золочёных братин пили гости по-братски пиво из погреба да мёд-брагу хмельную. Пили брагу, лебедь рушили, разговаривали и похваливались, как уж водится на пиру у нас. Глупый хвастал молодой женой, а безумный хвастал золотой казной, умный хвастал старой матерью, сильный хвастал своей силою да ухваткою богатырской.
Вот едят они, пьют да кушают, лебедь белую они рушают. Лишь один молодой богатырь, Сухман Одихмантьевич, в углу молча сидит. Он не ест, не пьёт; сам не кушает, белой лебеди сам не рушает. И ничем он не хвастает.
Князь Владимир Ясное Солнышко за гостями следит, вдоль столов прохаживается, похвальбу их слушает и улыбается. Вдруг заметил он Сухмана Одихмантьевича. Подошёл к нему князь и спрашивает:
— Отчего же ты, Сухман Одихмантьев сын, на пиру невесел сидишь? Отчего не пьёшь да не кушаешь, белой лебеди сам не рушаешь? Почему ничем не похвастаешь? Аль похвастаться нечем?
Посмотрел на него Сухман Одихмантьевич и говорит:
— Дай мне, князь, день с утра, день с утра да до вечера. Я поеду по тихим заводям, к островам поеду на Днепре-реке. Привезу тебе, князь, лебёдушку, лебедь белую да не кровавлену. Привезу тебе, князь, живую лебёдушку. А уж ты, коли хочешь, в пир подай её, на столы свои на дубовые.
Усмехнулся Владимир Ясное Солнышко и сказал:
— Поезжай, Сухман Одихмантьевич. Только без лебёдушки не возвращайся. Я тебя ничуть не неволил, сам ты выбрал себе испытание.
И пошёл Сухман Одихмантьевич на конюшню, оседлал своего каурого коня и не взял с собой снаряжения, ни лука не взял, ни палицы, лишь кинжал повесил у пояса.
Вот приехал он к первой заводи: не плавают там ни гуси, ни лебеди, ни серые малые утёныши. Поскакал он вдоль Днепра-реки и приехал ко второй заводи, но не плавают там ни гуси, ни лебеди, ни серые малые утёныши. И приехал он к третьей заводи, посмотрел вокруг и закручинился. Не плавают там ни гуси, ни лебеди, ни серые малые утёныши.
«Как же, — думает Сухман-богатырь, — возвращусь к князю Владимиру? Сам похвастался, порасхвастался и вернусь ни с чем?..»
Поехал он дальше вдоль Днепра-реки, только видит, Днепр течёт не по-старому, в нём вода с песком помутилась.
Говорит Сухман Днепру-реке:
— Почему ты, Днепр, течёшь не по-старому, не по-старому течёшь, не по-прежнему?
Отвечает ему Днепр-река:
— Как же мне течь по-старому, по-старому течь, по-прежнему? Ведь за мной стоит сила страшная, сорок тысяч злых врагов. Ладят идти они к Киеву, Киев-град огнём пожечь. Мостят мосты они калиновые, днём мостят, а ночью я повырою. И совсем из сил я повыбился.
И подумал Сухман Одихмантьевич: «Разве не честь-хвала мне, добру молодцу, отведать силы вражеской? Не беда, что нет снаряжения, — бог не выдаст, свинья не съест».
Переехал он Днепр-реку, Днепр-река перед ним расступилась. Вырвал он в лесу дубиночку-вязиночку с кореньями, за вершинку взял — с комля сок потёк. А дубиночка та девяти сажен, девяти сажен, девяноста пудов.
И пустил Сухман Одихмантьевич своего коня на врагов. Басурманская сила страшная, сорок тысяч перед ним стоит. Стал помахивать он дубиночкой по неверной силе вражеской. Раз махнёт —
впереди улица, отмахнёт назад — переулочек. Бил долго Сухман, всех бы тут положил. А дубиночка-то, вязиночка, девяти сажен, девяноста пудов, на конце совсем обтрепалась, по лозиночкам да по щепочкам.
Но бежали от него три лучника, схоронились они под ракитов куст. Не.заметил их славный богатырь Сухман Одихмантьевич, спешился с коня воды испить. Натянули враги свои луки и направили в него стрелочки калёные. И попала одна стрела ему в правую руку, другая в левый бок, третья в белую грудь. А враги в страхе попрятались.
Но не охнул Сухман Одихмантьевич. Выдернул он стрелы калёные, сорвал маковые листочки и заткнул ими раны. И пустился он в путь в стольный Киев-град.
Приехал он в Киев, привязал коня к столбу точёному на княжеском дворе и прошёл во гридню к Владимиру. Посмотрел на него князь и нахмурился:
— Обещал ты мне, Сухман Одихмантьевич, лебедь белую. Но не вижу я и утёныша малого.
Отвечает ему Сухман-богатырь:
— Не привёз я, князь, лебедь белую. Повстречались мне за Днепром вороги поганые, сорок тысяч шло их на Киев. Мостили мосты калиновые, в пированьице к нам собирались. А теперь все они за Днепром лежат. Я побил их всех до единого.
Возмутились тут князья и бояре, зароптали богатыри славные:
— Не над нами он, князь, надсмехается, не над нами он, князь, потешается. Над тобою, Владимир-князь.
Не поверил князь Сухману Одихмантьевичу. Повелел Владимир Ясное Солнышко посадить Сухмана Одихмантьевича в глубокий погреб, темницу тёмную. Завалили погреб железными плитами и сверху землёй призасыпали.
А потом позвал князь Владимир старого богатыря Илью Муромца и сказал ему:
— Посылаю тебя, чтоб ты степь за Днепром обследовал. Не идут ли на Киев враги? Может, видел Сухман Одихмантьевич всего-навсего их дозоры?
Недолго Илье собираться. Взял он палочку, клюку свою дорожную, невеликую, всего шесть пудов, и побрёл к Днепру по дороге, как странник.
А когда пришёл, то увидел, что лежит за Днепром сила вражеская, сила побитая, несметная. А ещё увидел он дубиночку-вязиночку, девяти сажен, девяноста пудов. На конце она совсем обтрепалась, по лозиночкам да по щепочкам.
Илья Муромец стал вдоль берега похаживать и считать всех врагов поверженных. Поначалу считал единицами, потом сотнями, потом тысячами. Насчитал богатырь сорок тысяч голов, сорок тысяч без трёх, и задумался. И уже хотел Илья Муромец повернуть назад. Только тут три лучника выскакивали, чтоб наброситься на безоружного. Натянули они свои луки тугие. Но успел
повернуться Илья Муромец — он и в старости был по-прежнему скор, — и швырнул свою палочку дорожную, и зашиб всех троих он до смерти.
Возвратился Илья Муромец и сказал князю Владимиру:
— Правдой хвастал Сухман Одихмантьевич. Ровно сорок тысяч врагов, как один, лежат.
Повелел князь Владимир отворить темницу тёмную. Отворили её бояре, но не вышел Сухман Одихмантьевич по их просьбе на белый свет. Попросил тогда Ясное Солнышко Илью Муромца, но ответил ему старый богатырь:
— Не пойду я, князь, Сухмана звать. Ты нанёс ему обиду жестокую, ты к нему на поклон иди!
И пошёл сам князь с боярами, выходил Сухман на белый свет. Говорил ему князь:
— Я тебя, Сухман Одихмантьевич, за твою услугу великую жалую городами с пригородками, сёлами с присёлками да бессчётной золотой казной.
А Сухман-богатырь совсем бледный стоял, отвечал он князю Владимиру:
— А не честь добру молодцу брать города с пригородками, сёла с присёлками и бессчётную золотую казну. Не умел ты меня, Ясное Солнышко, миловать, не умел ты меня, Ясное Солнышко, жаловать.
И повыдёргивал он листочки маковые из глубоких ран, и поникла голова его молодецкая на пробитую грудь. И из ран его смертельных протекала Сухман-река, река кровавая, река горючая.
И сказал Илья Муромец:
— Ты прощай, Сухман Одихмантьевич.
И сказал старый Днепр Сухман-реке:
— Будь сестрой моей, сестрой меньшею и любимою, сестрой названой.
А. МИТЯЕВ
Сухман-богатырь
Однажды киевский князь созвал на пир всех своих бояр, всех воевод, всех богатырей, всех дружинников.
Об этом узнал басурманский царь. Он подумал: «Пока пируют, моё войско подберётся к Киеву. Захвачу город, возьму много добра, уведу пленников, дворцы и дома сожгу». Тут же басурманское войско пошло в поход. Вперёд поскакали конные. Они хватали каждого, кто встречался на дороге, и некому было предупредить киевлян.
Как туча движется по чистому полю вражеское войско.
А у князя пир идёт. Не один день пируют. Уж скоморохи устали играть на дудках. Песенники устали песни петь. Плясунов ноги не держат. Тогда гости стали рассказывать, кто в каких походах бывал, о чём слыхал, что видал.
Князь всех слушает, хвалит. Самых удалых одаривает подарками: кому даст кафтан, кому серебряную чашу, кому горсть золотых денег.
На особой лавке, покрытой бархатом, сидели богатыри. Среди них богатырь Сухман. Один он молчал. Князь его спрашивает:
— Чем тебя наградить? Ты о себе не говоришь. Да мы и так знаем, много ты побил врагов, землю русскую защищал храбро. Хочешь, возьми у меня деревню. Хочешь, целый город бери.
— Спасибо, — ответил богатырь. — Ничего мне не надо.
— Как не надо? — удивился князь. — Может быть, ты зло на меня таишь, поэтому от подарка отказываешься?..
— Зла у меня нет, — сказал Сухман. — И чтобы ты поверил мне, я поймаю для тебя лебедь. У других князей во дворах медведи на цепи, а в твоём дворе пусть живёт белая лебёдушка.
Зашумели гости — трудно лебедь поймать. Стрелой подстрелить и то не каждый может. А князь обрадовался. Велел слугам под окнами дворца копать пруд, налить в него озёрной воды.
Сел Сухман на коня, пообещал вернуться через день и уехал из города.
Доехал богатырь до Днепра-реки. Смотрит — нет ли в заводях лебединой стаи. А вода в реке мутная, перемешана с песком.
— Отчего ты замутилась, Днепр-река? — спросил Сухман.
Река ему ответила:
— Как же не замутиться? Третий день басурмане мост мостят. Хотят переправиться и на Киев напасть. А я берега рою, мост рушу. Да уж нет у меня больше силы...
Богатырь въехал на бугор, посмотрел за реку и увидел в чистом поле огромное войско — сорок тысяч на конях, а пеших не сосчитать.
«За помощью скакать поздно, — подумал Сухман. — Меч и палица дома остались».
На бугре росли дубы. Сухман выдернул какой крепче, ветки оборвал, сучки обломал. Взялся обеими руками за вершину. Тут диким голосом заржал богатырский конь, перескочил реку. Очутился богатырь перед врагами.
Как махнул Сухман дубинищей, как начал басурман колотить! Направо махнёт — получается улица. Налево махнёт — переулочек. Валятся враги с ног. Сколько-то времени прошло — всех побил Сухман.
Но и сам богатырь еле живой. Весь изранен стрелами.
Подошёл богатырь к реке. Обмыл раны. Воткнул в них маковые листья, чтобы кровь не текла. Попросил он раны:
— Не болите! Не в драке, не в баловстве получил я вас. Я город Киев спасал, русскую землю защищал.
И перестали болеть раны.
Сел Сухман на коня. Поехал в Киев.
Первыми увидали в городе Сухмана боярские сыновья. Они были завистливые, злые.
— Ты, богатырь, обещал живую лебедь привезти. Где же белая лебедь? В облаках летает?
За боярскими сыновьями бояре на улицу выбежали. Тоже стали над Сухманом смеяться. Обзывают хвастуном. Пальцами показывают.
И князь на крыльцо вышел. Видит, богатырь вернулся с пустыми руками. Рассердился:
— Так-то мне служишь? Потешаться надо мною вздумал?
— Не сердись, — сказал Сухман.— Не привёз я белую лебедь. Не сдержал слово. С басурманским войском бился. Было сорок тысяч на конях, а пеших не сосчитать. Всех побил.
Тут боярские сыновья и бояре ещё пуще развеселились. От смеха по земле катаются.
— Нет чтобы просить у князя прощения, вон какую ложь придумал!
Князь совсем разгневался. Приказал посадить Сухмана в глубокую темницу.
Бояре связали Сухману руки. Посадили в глубокую темницу.
Услышали об этом богатыри. Пошли к князю, и самый старший и сильный богатырь Илья Муромец сказал:
— Как же ты, князь, мог сделать такое? Боярам поверил, а богатырю не поверил? Если не исправишь дело честью, мы сами Сухмана из неволи выведем. А сейчас пошлём в чистое поле Добрыню. Пусть посмотрит, что там.
Съездил Добрыня в чистое поле. Привёз дуб, которым бился Сухман.
Как поглядел князь на дуб, ни о чём Добрыню не стал расспрашивать, побежал к темнице — выпустить на волю богатыря. Дуб-то у комля на щепки расщепился — каждому видно, какое сражение было в чистом поле.
Сухман вышел из темницы. Сам князь руки ему развязал. Просит прощения. Велел слугам нести золото, серебро, жемчуг, дорогое оружие, парчовые кафтаны — в подарок Сухману.
А Сухман усмехнулся, на княжеское подношение и не поглядел:
— Хорошо ты, князь, меня провожаешь. Вот бы встречал так... А вам, богатыри, спасибо. В дни моей радости вы были товарищами. Товарищами остались и в дни моей печали. Жалко расставаться с вами. Да разболелись от обиды раны. Так болят, так болят, что нет силы терпеть. Прощайте...
И пошёл Сухман с княжеского двора. Вышел он из Киева. Пришёл на берег Днепра-реки. На берегу вынул из ран маковые листья.
И умер.