Август! Кончается лето... Пойдёмте в лес вместе с Николаем Сладковым. Конечно, прогулка будет воображаемой, но настоящую можно совершить и после чтения. Наш спутник — автор книги «Иду я по лесу» — расскажет о многих интересных названиях птиц.

Вы узнаете, кто такие пухляки, чумички, пастушки! И ещё о том, что бывает медовый дождик, а в сухой осине, которую хочется сломать, могут жить лесные обитатели.

Обязательно помните, что великан-человек должен быть очень осторожным: всюду маленькие живые существа, которые никому не мешают, торопятся по своим делам и заботятся о потомстве.

Николай Сладков приходил в лес в разное время года и время суток. Иногда возвращался в знакомые места, отмечал изменения. Писатель и нас с Вами призывает быть наблюдательными людьми, больше бывать на природе, заботиться о чистоте окружающего мира.

 

Николай Сладков

Иду я по лесу

Главы из повести

ВЕЛИКАН

 

Иду я по лесу, ничего худого не замышляю, а все от меня шарахаются! Чуть караул не кричат. Кто даже молча орёт. В лесу наше ухо многих звуков не слышит. Не приспособлено. Наше ухо хорошо слышит только то, что надо ухо входит, а в другое выходит. А кому мы сами опасны, для тех ухо наше и вовсе глухо. И вот во всё горло орёт вокруг разная мелюзга на своём писклявом ультразвуке — караул, помогите, спасите! — а мы знай ломимся напролом. Не вставлять же специально для такой мелюзги слуховую трубку в ухо. Ещё чего!

А ведь для многих в лесу мы уже тем страшны, что не слышим их, да ведь и по сравнению с ними мы великаны сказочные! Ты только ногу занес, чтобы шагнуть, а над кем-то нависла твоя подметка, как грозовая туча. Ну-ка представь себе рубчатую подмётку размером с тучу и что вот-вот она обрушится на тебя — заорёшь небось на полную мощность, даже если и голоса нет. На ультразвуке взвоешь! Мы в лесу по живому шагаем, проносимся как циклон, как тайфун.

Если снизу на нас смотреть — мы что скала до неба! И вдруг эта скала обрушивается и с ревом и гиканьем начинает кататься. Ты-то просто радуешься, в траве валяешься, ногами дрыгаешь и хохочешь, а под тобой всё живое в лепёшку, всё изломано, исковеркано, всё в труху. Ураган, буря, шторм. Стихийное бедствие!

А руки твои, а рот, а глаза!

Птенчик притих, прижался, ты к нему от души добрые руки протянул, ты хочешь ему помочь. А у него от страха глаза закатываются! Сидел себе спокойно на кочке, а с неба вдруг гигантские щупальца протянулись со скрюченными когтями! И голос гремит, похожий на гром. И глазищи очкастые, блистающие как молнии. И разверстая красная пасть, а в ней зубов, как яиц в лукошке. Не хочешь, глаза закатишь...

И вот иду я по лесу, ничего худого не замышляю, а все пугаются, все шарахаются. И даже гибнут.

Что ж теперь, и в лес из-за этого не ходить? Уж и шагу шагнуть нельзя? Или под ноги сквозь лупу смотреть? Или рот прикрывать повязкой, чтоб ненароком мошку не проглотить? Что ещё прикажете делать?

А ничего! И в лес ходи, и валяйся в траве-мураве. Загорай, купайся, наблюдай птенцов, собирай ягоды и грибы. Одно только помни. Помни, что ты великан. Огромный сказочный великан.

А раз ты огромный, не забывай о маленьких. Раз сказочный, изволь-ка быть добрым. Добрым сказочным великаном, на которого в сказках всегда надеются лилипутики. Только-то и всего...

 

МУРАВЬИНАЯ КРЫША

 

Иду я по лесу, прохожу мимо знакомого муравейника — и не узнаю. Муравейник-то в крапинку! Купол выложен белыми комочками словно мозаикой. Беру один пальцами — липкий. К носу поднес — смола!

Ни с чем не спутаешь запах лесной смолы: вдохнешь — и перед глазами поднимется хмурый нагретый ельник или встанет звонкий и светлый сосновый бор.

Но рядом с муравейником ни елей, ни сосен — откуда же появилась смола? Да вот откуда — муравьи несут!

Понятно, когда муравьи несут гусеничек, мотыльков, комаров, жуков. Но смолу! Зачем им смола? А они старательно волочат тяжёлые комья, с трудом втаскивают на купол и тут кладут. Внутрь муравейника не заносят.

Никчемная какая-то работа, непонятная. Или просто забава? Но у муравьев не бывает, чтобы вот просто так, ни для чего, от избытка сил. Зачем-то им это надо. Столько труда, так стараются! И дорожат смоляными комочками не меньше, чем гусеницами и жуками.

А солнце печёт! Надо бы не спеша разобраться, что тут к чему, но невмоготу. Комары берут уже сотую пробу моей крови — проверяют моё здоровье. Слепни гудят, как пчелиный рой: этим чем жарче, тем лучше.

Чем жарче... И как ударило — муравьи же крышу свою смолят! Смола ведь плавится на жаре, растекается, слепляет мусоринки и хвоинки. И покрывается купол плёнкой — как крыша рубероидом или толем. Никакой дождь им теперь не страшен — непромокаемая смолёная крыша!

Ну что же, пора! Август, за ним сентябрь. Осенние дожди и ненастье. А там и зима. Готовь сани летом!

С удивлением смотрю на лесной домик, сложенный из палочек и хвои. В домике бойкий шестиногий народец? солдаты, строители, охотники. Жизнь их полна забот. Сражаются, охотятся, строят, копают землю, прокладывают дороги. И вот даже крышу смолят! Загодя готовятся к осени. Откуда-то знают, что скоро дожди. Разве не удивительно?

И мне бы пора крышу свою чинить, да всё некогда, всё в лесу да в лесу. Уж очень много в этом лесу удивительного!

 

СЛАВНЫЙ ЛЕС

 

Иду я по лесу и думаю: до чего славные имена у лесных жителей! Пухляк, например. Пуховый шарик вроде клубочка ниток. А птичка-чумичка! Она и есть чумичка — разливная ложка: хвостик как длинная ручка, сама кругленькая как черпачок. Дрозд-белобровик с белой бровью, синичка-хохлатка — с хохлом, горихвост — с ярким как огонек хвостом. А разве плохо: овсянка, коноплянка, просянка? Или малиновка? Чечевичка? Даже птица-поганка! Хоть и рогатая...

А бабочки! Бабочка-зорька. Бабочка-голубянка. Крапивница, лимонница, капустница. Боярышница. Или бабочка-бражник. Винный бражник... А жуки! Все эти усачи, скрипачи, листоверты. Скакуны, щелкуны, карапузики. Жалко даже на булавку накалывать.

Со зверями, правда, похуже. Волки, медведи — звери серьёзные. Но уж ёж или зайчик куда как мило. Даже лисичка. Лисичка-сестричка...

У всех вполне хорошие имена, про таких только сказки и складывать. Жили-были в лесу... И дальше про всех лесных жителей по порядку! Про лисичку-сестричку, про братца-зайца. Про пухляка, белобровика, горихвоста. Про овсянку и просянку. Про чумичку и чечевичку. Про бабочку-зорьку и голубянку. Про жуков-усачей и жуков-скрипачей. Про долгоносиков и карапузиков.

Какие бы получились славные сказки! Да и как же иначе, если славное всё вокруг! Кусты и деревья, цветы и травы. И звери, и птицы, и бабочки, и жуки. И славная тропинка вьётся через славный лес. И славно по ней идти.

 

СВИСТУНЫ

 

Иду я по лесу и слышу: свистит кто-то в два пальца! А темень, глухая ночь, добрые люди давно по домам спят...

Выхожу на обочину лесного болота — на болоте свистят. Двое. Слаженно так, как кнутом по очереди щёлкают: твуть, твуть! И чётко — раз в секунду. До пяти досчитал — пять «твуть» услышал, до десяти — десять. Хоть секундомер проверяй по свистунам-разбойникам!

Но не разбойники это, а пастушки. Не те, конечно, что стадо пасут, а болотные пастушки, птицы такие. Свистят хлестко и озорно, а в деревне их все зовут пастушками.

Разохотились погонышки-пастушки!

Наперебой без отдыха на два счета — твуть да твуть! Это только принято говорить, что, мол, в одно ухо входит, а в другое выходит. Если бы — застревает! До рассвета эти два погоныша все уши мне просвистели. Слушал 7200 секунд. То есть на двоих 14 400 свистов!

А они еще и до моего прихода свистели и, может, не один час. Не переставая. И не охрипли, и не осипли, и голоса не сорвали. И не надоело!

А я-то внука ругаю, что он много свистит. Куда ему до этих свистунов-разбойников! Вот ведь сколько можно свистеть, если весна! Или детство...

 

МЕДОВЫЙ ДОЖДЬ

 

Иду я по лесу, на небе ни облачка, а по листьям дождь шуршит! Листья мокрые и блестящие, капельки с листьев скатываются в траву. И на лицо падают капли.

Вытираю лицо ладонью и чувствую на губах... вкус мёда! Выставил под дождь ладонь, лизнул, понюхал, так и есть — мёд. Шуршит в лесу дождь медовый, на траве медвяная роса! А пчёл не видно и на небе ни облачка...

Смотрю растерянно по сторонам.

На мокрые листья садятся полосатые, как тигры, осы и шершни. По сырым травинкам карабкаются шустрые муравьи. И муравьи и осы сосут медовые капли.

И вдруг понимаю, что дождинки медовые не с неба падают, а с листьев клёна! Нависли клёны, как туча зелёная, из-под каждого листа падают капли. А из-под дерева дождь!

На изнанке листьев густо расселись тли, уткнули в лист хоботки и сосут сладкий кленовый сок. Неисчислимые стада тлей! И все сосут. Сок вытекает, тли роняют капельки — шумит сладкий древесный дождь!

Для всех сладкоежек июнь в лесу — медовый месяц.

 

СУШИНА

 

Иду я по лесу, и вдруг сушина! В детстве любили мы, мальчишки, такие сушины валить. Как сейчас помню, стояла тогда вот тут на опушке огромная сухая осина, казалось, до неба! Раскачать такую да грохнуть — землетрясение произойдёт!

Загорелся я, нажал, помню, плечом — и сушина дрогнула! Теперь, если с умом раскачать да вовремя поднажать, и любо-дорого! Но из дупла осины выпорхнул дятел! И такой поднял крик, что и без переводчика ясно — в дупле у него птенцы. И один уже высунулся и стрекочет: красные пёрышки на макушке дыбом — сердится или боится.

Ладно, думаю, живите пока. А как улетите, так и грохну сушину в полное своё удовольствие.

Через неделю пришёл — тихо. Дятел не кричит, дятлята не стрекочут. Выросли и улетели, наверное. Можно сушину валить. Нажал, а сам на всякий случай на дупло поглядываю. Дупло раз — и исчезло! Только что чернела дырочка — и вот нет её. Присмотрелся — из дупла высунулась серенькая летяга! Заткнула собой дупло, серую-то на сером не видно. Как же сушину валить, если такой диковинный зверёк поселился — летучий!

С месяц к дуплу не ходил. А руки чешутся, зудит плечо! Так и вижу, как грохнется — пыль столбом! Не утерпел, пошёл. Только сушину качнул, а из дупла не летяга, не дятел, а... злые шершни! Большие и полосатые. Зароились, забасили — и на меня! Я по кустам и травам, через пеньки и колоды. Шершни прямо в затылок воют, чуть на ушах не виснут.

Оставил я сушину в покое. И правильно сделал. Сколько ещё потом в ней разных пичуг и зверушек жило! Летучая мышь жила. Пучеглазый сыч-воробей, лесной голубок-клинтух. И я уже приходил к ней не чтобы её свалить, а чтобы на жильцов её посмотреть. Куда интересней! Ну свалил бы, ну грохнул — только пыль в глаза. А так что ни встреча, то незабываемое открытие. 

Сушины той теперь нет давно, а я всё помню. Жалею, что не додумался подпереть. Может быть, до сих пор бы стояла. И было бы их теперь две.

Я подошёл к новой сушине и постучал. Из дупла выпорхнул дятел и принялся на меня кричать! Всё повторялось. И если я её сейчас не свалю, то снова увижу и летучую мышь, и сыча, и летягу, и клинтуха-голубка. Словно побываю в далёком детстве.

 

КОГО СПАСАТЬ?

 

Иду я по лесу, а за пеньком пыхтение и шипение! Ёжик на гадюку напал! Прижал лапой хвост, колючки надвинул на лоб — пыхтит и наскакивает, пыхтит и наскакивает. Гадюка бьётся, выгибается, шипит, клюет ежа, да всё в колючки — вся пасть в крови.

— Защитить слабого! — привычно вскинулся я. И за палку. Э-э, а слабый-то в этой драке гадюка ядовитая! Такую защитишь, а она тебя потом и тяпнет!

Но ядовитых змей теперь охраняют, опасный яд можно сделать целебным. И надо бы мне за эту гадюку целебную заступиться. Но и ежи стали редкими, их тоже надо беречь: зверьки для леса полезные, симпатичные. Так что же делать?

Гадюку убить — закон нарушить. Ежа отогнать — полезного зверька обидеть, голодным бедолагу оставить.

Итак, гадюка полезна и ёжик полезен. Гадюка под охраной и ёжик тоже. Гадюка, правда, слабее ежа, но ёжик зато симпатичней. Если возьмусь за спасение гадюк, всех ежей придётся перебить. А если мне приятней ежи, не должен я тогда спасать от них гадюк!

Кого от кого спасать? Слабых от сильных? Но каждый слабый сам для, кого-то сильный! Филин сильнее ежа, ёжик сильнее гадюки, гадюка сильней землеройки, землеройка сильнее ящерицы, ящерица сильнее жужелицы, жужелица сильнее червяка. Полезного от вредного? А кто тут вредный и кто полезный? Для леса все равны, все лесу нужны. И даже необходимы.

Совсем всё запуталось. Отобью у ежа эту гадюку, он себе другую найдёт. А эта, может, другому ежу попадётся. Ну если бы волк напал на барашка, тогда бы всё было ясно!

Видно, тут ничего не поделаешь. Да и поздно! Пока я гадал-раздумывал, ёж гадюку в кусты уволок. Ему-то раздумывать некогда...

Вот ведь как бывает! Ежу всё понятно, а тебе нет. И хоть сто лет думай, ни до чего не додумаешься. И другим не подскажешь. Прямо как в тёмном лесу!

 

СОРОКА

 

Иду я по лесу, высматриваю грибы. А уж если грибы высматриваешь, то ничего другого не видишь!

Хорошие грибы, как им и положено, надёжно прячутся, а поганки разные сами выставляются на глаза. Особенно мухоморы — кого им бояться? Грибные комарики их облетают, жуки обходят, даже слизни не подползают. И я перешагиваю.

Мухомор есть мухомор. Ему не то что муху, ему и человека недолго уморить. Вот и торчит у всех на виду: грибники не берут, звери не трогают, птицы не прикасаются.

...И вижу вдруг расклёванный мухомор!

Кто осмелился, что за глупец? Сам ведь себя отравил. Где он, бедняга, сейчас? Поди дознайся — лес молчит, никого рядом нет. А у других мухоморов караулить, так всё лето можно без толку просидеть. Жди, когда ещё такой дурень объявится. Тут уж как повезёт.

И повезло! На другой же день, в том же месте за кустом замелькало белое. Я выглянул из-за дерева — по земле скакала сорока. Подпрыгнула к мухомору, склонила черную голову набок и... отломила кусочек. Отломила и проглотила. Отравилась, тёмная голова!

Но сорока как ни в чём не бывало взлетела на ёлку и стала чистить перышки. Я от удивления выставился, и она меня увидела: посыпались сверху сорочьи крики на мою голову, как шишки с ёлки! Я иду, а она за мной с дерева на дерево и всё орёт. Я жду, вот ослабеет, вот занеможет, вот с дерева упадёт, а она орёт всё громче и оголтелей. Совсем непохожа на отравившуюся и больную. Наоборот, мухомор ей вроде бы сил добавил, на здоровье пошёл!

Может быть, так и есть: ведь даже страшный змеиный яд в малых дозах действует как лекарство. Да и не встречал я ещё сороки, которой бы жизнь надоела. Не той эта птица породы, чтоб самой травиться. Она скорее всем другим жизнь отравит. Я уж давно из леса вышел, а она — слышите? — всё орёт. И неизвестно, когда успокоится. Такой даже мухомор на пользу.

 

Литература

 

Сладков Н. Иду я по лесу / Юный натуралист. - 1982. - № 8.